Канцелярская крыса - Константин Сергеевич Соловьев

в его мозг. Но, оказавшись там, в средоточии хаоса и вывернутой наизнанку логики, уже ни на что не могут повлиять. Какая-то сила постепенно захватывает себе всё большее и большее жизненное пространство. И делается всё более ясно, что помешать ей мы не способны.

— Сколько… ей осталось? — дрогнувшим голосом спросил Герти.

— Если тенденции не изменятся, «Лихтбрингт» перейдёт под чужой контроль приблизительно за… восемьдесят или девяносто минут.

— К полуночи.

— Да, — мистер Беллигейл скривился, — Как и прогнозировал наш механический друг. Вот, отчего он сказал про двенадцать часов. Именно к этому сроку он установит полный и безапелляционной контроль над всем тем, что раньше именовалось «Лихтбрингтом». После этого мы окажемся в его власти уже безо всяких оговорок.

Герти не стал спрашивать, что случится после того. На этот счёт у него у самого были предположения самого неприятного толка.

Полтора часа. Быть может, уже меньше. Слишком малый срок, чтоб на что-то повлиять. Но, как известно, крысы борются до последнего глотка воздуха.

— Мистер Беллигейл, возможно, в моём распоряжении есть нечто, способное нам помочь, — выпалил Герти, едва лишь смог толком отдышаться.

Второй секретарь, вернувшийся было к пристальному изучению очередной мемокарты, вскинул на него удивлённый и насторожённый взгляд.

— Простите?

— Мне кажется, я знаю подходящее оружие против того, что захватило машину. И оно у меня в руках.

Герти торжественно продемонстрировал захваченную из библиотеки книгу. Потрёпанная, в строгом переплёте, она была массивной, как кирпич, и внушала необъяснимое уважение одним лишь только своим внешним видом.

— Мне казалось, вы говорили, что не являетесь специалистом по машинной логике, — насторожённо сказал мистер Беллигейл, глядя на книгу.

— Так и есть, я ничего не понимаю в машинных командах. Мы ошибались с самого начала. Слишком увлеклись механической частью проблемы, не попытавшись понять её природу в комплексе. Возможно, ещё не поздно это исправить. По крайней мере, я очень на это надеюсь.

Герти медленно положил книгу на стол. Мистер Беллигейл молча смотрел на неё не менее пяти секунд, прежде чем поднял взгляд на Герти. Теперь, помимо насторожённости, в этом взгляде явственно было ещё и искреннее беспокойство.

— Библия? Вы принесли Библию, полковник?

Герти почувствовал, что готов смутиться, точно школьник, принёсший на урок неверную книгу. Вместо этого он стиснул зубы и уверенно встретил отточенный прозрачным стеклом взгляд второго заместителя.

— Да, мистер Беллигейл. Если что-то и может нам помочь в этой проигранной войне, так это Святое Писание.

— Я сомневаюсь, что машина, уже не способная реагировать на аварийные команды, окажется потрясена посланиями из Ветхого Завета, — не скрывая язвительности, пробормотал мистер Беллигейл, — Или же вы успели за это время узнать что-то, чего мы все, специалисты по машинной логике, ещё не знаем.

— Успел, — подтвердил Герти, — Всё это время я провёл в библиотеке. И теперь могу утверждать кое-что наверняка.

— Мы все ждём, полковник.

Герти набрал побольше воздуха в грудь. Здешний воздух, несмотря на все усилия вентиляторов и насосов, был зловонным и едким, но сейчас это не играло никакой роли.

— Мы ошибались, когда пытались оценить нашего врага. Это была изначальная ошибка, которая породила неверную тактику. То, что пытается захватить Канцелярию и весь Новый Бангор, это нечто особенное. То, с чем мы никак не могли столкнуться, но волей покойного профессора, столкнулись.

— Вы говорите о мыслящей машине, которая пытается захватить власть у умирающего «Лихтбрингта»!

— Нет, — убеждённо сказал Герти, обозревая присутствующих и поневоле ощущая себя пророком перед толпой филистимлян, — Нет. Наш враг — не мыслящая машина. И не логический сбой, спонтанно породивший в механических недрах злонамеренное сознание. И даже не мёртвый профессор Нейман.

— Тогда кто? — нетерпеливо воскликнул мистер Беллигейл, — Кто наш враг?

Герти почувствовал, что ему нужен ещё один глоток обжигающего воздуха, чтобы закончить свою речь, пусть даже произнести оставалось лишь одно слово.

— Это сам Дьявол, — тихо сказал он.

* * *

Герти подумалось, что мистер Беллигейл отпустит какое-то колкое замечание, но второй заместитель вместо этого долго молчал, сверля своими бесцветными глазами подчинённого. Пожалуй, с его стороны это было неоправданной тратой драгоценного времени.

Молчали и прочие присутствующие. На минуту перестала шуршать бумага, стихли приглушённые разговоры. Герти ощутил себя центром внимания во всём кабинете. Не очень-то приятное, оказывается, чувство.

— Повторите, — попросил мистер Беллигейл, выглядевший скорее удивлённым, чем насмешливым, — Что вы сказали?

— Дьявол, — упавшим голосом повторил Герти и безотчётно положил правую ладонь на переплёт Библии, — Сатана. Люцифер. Князь Тьмы. Вельзевул. Мефистофель. Воланд.

Во взгляде мистера Беллигейла, которым можно было резать листовой металл, появилось что-то вроде сочувствия.

— Я понял, полковник. Всё в порядке. Мне следовало догадаться. Вас не затруднит принять эти пилюли? Лучше отдохнуть, здешний климат скверно воздействует на самочувствие. Пожалуй, вот что, примите пилюли и попытайтесь вздремнуть. Хотя бы там, в углу…

— Я не душевнобольной! — воскликнул Герти, с негодованием отстраняя от себя ладонь с пилюлями, — И не рехнулся от страха. Это Дьявол, мистер Беллигейл! Дьявол во плоти! Он завладел нашим «Лихтбрингтом» и с каждой минутой подчиняет себе его содержимое.

— Вы говорите о…

— О машине, одержимой Дьяволом. Всё верно. Возможно, это первый в истории случай одержимости, только речь идёт не о человеке, а о счислительной технике.

— Я придерживаюсь англиканской церкви! — заметил мистер Беллигейл с истинно-британским возмущением. Как если бы Герти осмелился произнести что-то, порочащую честь королевской семьи или Англии.

— Я тоже, — вздохнул Герти, — Я тоже[131]. Только Дьяволу, кажется, плевать на конфессиональные споры. Пожалуй, с его стороны это даже можно считать проявлением изначального коварства…

— Не представляю, как подобное вообще могло придти в вашу голову, полковник! Я-то всегда полагал вас трезвомыслящим джентльменом!

— И вот до чего нас довело трезвое мышление, — Герти обвёл рукой кабинет, — Мы пытались мыслить логически и рационально, как бедняга «Лихтбрингт». И именно поэтому терпим одно поражение за другим. Мы неверно определили тактику, неверно выбрали метод. И вот следствие. То же самое, что явиться на дуэль с рапирой, в то время, как противник взял в руки пистолет.

— Но Дьявол!..

— Я всё могу объяснить. Возможно, у меня нет времени на развёрнутые объяснения, но всё же…

— Да уж постарайтесь, — процедил мистер Беллигейл, всё ещё взирая на Герти с выражением разочарования и удивления.

— Всё было очень просто с самого начала, — Герти принялся объяснять, оправив на себе мокрую от пота рубашку, — Любой из нас мог догадаться. Это всё из-за самоуверенности. И нашей, и счислительной машины. Машина изначально была слишком самоуверенна, чтобы понять, с чем столкнулась. Она привыкла мыслить категориями, в которых не было места всему тому, что считается нерациональным. Поэтому Дьяволу не стоило ни малейшего труда свить логово в её внутренностях и начать планомерную экспансию…

— Если вы не потрудитесь предоставить каких-либо приемлемых доказательств, полковник, я буду вынужден приказать, чтоб вас отвели в отдельную комнату и заперли там. В этот роковой момент я не могу