Победа. Том 1 - Александр Борисович Чаковский

собрание политических деятелей, которые называют себя лидерами различных партий. Но это не помешало западным союзникам восстановить дипломатические отношения с Италией! Я уже не напоминаю о том, что демократически избранных правительств нет пока ни во Франции, ни в Бельгии. Однако никто из нас не сомневается в вопросе о дипломатических отношениях с ними.

— Это были союзники! — крикнул Черчилль.

— Логично, — невозмутимо согласился Сталин. — Но критерии демократии должны быть одинаковы — и для союзников и для сателлитов. Не так ли?

Теперь уже не только Бирнсу, но и Трумэну стало ясно, что в ловушку попал не Сталин, а они сами. После выборов в Италии там, конечно, будет создано такое правительство, которого хотят западные союзники. Но как создать подобные правительства в странах, где после освобождения, после победы антифашистских сил создались новые условия? Ведь в этих странах неприменима та хитроумная выборная механика, которая всегда обеспечивала создание буржуазных парламентов…

За «круглым столом» Цецилиенхофа неожиданно создалась парадоксальная ситуация. Сталин, не имевший никаких особых интересов в Италии, как бы отдавал ее Англии и Соединенным Штатам, которые там и так распоряжались. Однако взамен западные союзники должны были отказаться от всякой надежды обеспечить себе решающее влияние в Восточной Европе. Но ведь именно с этой надеждой они, собственно, и ехали в Потсдам!

Ловушка, которую так старательно готовил для Сталина Бирнс, захлопнулась за ним и за Трумэном. Сталин глядел на них доброжелательно и даже сочувственно.

Теперь американцам предстояло как-то выбираться из этой ловушки. Надо было бить отбой и настаивать на том, чтобы мирные договоры для Италии и для Восточной Европы и Финляндии готовились раздельно.

Трумэн сделал такую попытку. Он сказал, что, объединяя страны-сателлиты в одном списке, он не имел в виду единого подхода к ним и что если он назвал Италию первой, то лишь поскольку она капитулировала первой, еще в 1943 году. Решив вопрос об Италии, сказал Трумэн, можно будет заняться Восточной Европой…

Остановившись на бедственном положении послевоенной Италии, он заявил, что Соединенные Штаты готовы предоставить ей помощь в сумме около миллиарда долларов. Однако содержать разоренные восточноевропейские страны Америка не собирается.

— Мы не можем, — сказал Трумэн, — оказывать такую же помощь другим странам, не получая ничего взамен.

Что он хотел получить взамен? Трумэн не стал прямо говорить об этом, но общий смысл всего сказанного им состоял в том, что спасти Восточную Европу от надвигающегося голода может только такая богатая страна, как Соединенные Штаты. Однако никто не предоставляет помощи безвозмездно; тем или иным способом за нее нужно платить…

Сталин невозмутимо слушал нервные замечания Трумэна. Президент чувствовал, что никакая сила не в состоянии поколебать позиции, твердо и окончательно занятой советским лидером.

Только что Сталин произнес свою самую длинную за все время Конференции речь. Теперь он ограничивался краткими репликами. Из них следовало, что вопрос об Италии и других странах-сателлитах нужно решать вместе. Вместе, и только вместе! Ведь сам Трумэн предлагал решать его именно так!

Наблюдая за неуклюжими попытками Трумэна вывернуться, Бирнс испытывал чувство, близкое к злорадному удовлетворению. Он даже забыл, что сам был автором «итальянского варианта». Им снова овладела мысль, что, сидя в соседнем кресле, он с гораздо большим успехом мог бы противостоять Сталину. Некоторое время Бирнс молча слушал Трумэна, потом быстро написал: «Передать министрам!» — и положил листок перед президентом.

Заглянув в листок, Трумэн как бы по инерции продолжал еще некоторое время говорить, но затем сделал паузу и устало сказал:

— Я бы предложил вопрос относительно Италии и других стран передать министрам иностранных дел.

Это означало поражение. Стало ясно, что в конечном счете Конференция одобрила принцип равного подхода к странам-сателлитам, а следовательно, признала право стран Восточной Европы на самоопределение.

На этом заседание можно было закрыть, — время уже подошло к концу.

Однако Черчилль воспользовался тем, что в повестке дня упоминалась Австрия. Он стал жаловаться на то, что, по сообщению фельдмаршала Александера, советские оккупационные войска не разрешают британским, офицерам въезд в Вену.

Сталин заметил, что если соглашение насчет зон оккупации в Австрии действительно имелось, то никакого соглашения насчет зон в самой Вене не было. Поэтому, пояснил он, требовалось некоторое время, чтобы обо всем договориться. По его сведениям, такая договоренность была достигнута вчера.

Сталин говорил это, обращаясь непосредственно к Черчиллю. Затем лицо его приняло хорошо знакомое участникам Конференции снисходительно-ироническое выражение. Обращаясь уже ко всем, Сталин сказал:

— Господин Черчилль сильно возмущается! «Не пускают в нашу зону!» — насмешливо повторил он. — Нельзя так говорить! Мы, господин Черчилль, были терпеливы, когда вы в течение месяца не пускали советские войска в нашу зону Германии. Но мы не жаловались, мы знали, насколько это сложно — отвести войска и подготовить все для вступления советских войск. Вы ссылаетесь на фельдмаршала Александера, — продолжал Сталин, снова обращаясь лично к Черчиллю. — По нашим сведениям, он ведет себя так, будто ему дано право командовать русскими войсками. Это только задерживало решение вопроса. Впрочем, теперь соглашение достигнуто.

— Я очень рад, что дело наконец улажено, — быстро сказал Черчилль. — Что же касается Александера, то, по-моему, нет повода на него жаловаться…

— На Эйзенхауэра вот не жаловались, а на Александера жалуются, — ворчливо произнес Сталин.

— Но тогда представьте нам эти жалобы! — повысил голос Черчилль.

— У меня нет желания выступать со свидетельскими показаниями против Александера, — насмешливо сказал Сталин. — Прокурорские обязанности мне не по плечу.

В зале засмеялись.

— Я считаю, что по данному вопросу достигнуто полное согласие, — поспешно заявил Трумэн. — Конференция может перейти к следующему вопросу повестки дня — о западной границе Польши. Насколько я знаю, у советской делегации есть предложения по этому вопросу.

Он произнес эти слова тоном человека, которому предстояло взобраться на гору, но который обессилел на полпути, убедившись, что до вершины еще очень далеко.

Неизвестно, почувствовал это Сталин или у него были другие соображения. Так или иначе, он сказал:

— Если мои коллеги не готовы к обсуждению польского вопроса, то, может быть, мы перейдем к следующему, а этот вопрос обсудим завтра?

— Я думаю, — торопливо, чтобы не вмешался Черчилль, сказал Трумэн, — лучше обсудить завтра. Польский вопрос будет первым в завтрашней повестке дня. Тогда у нас остался последний вопрос — о территориальной опеке?..

— Может быть, и этот вопрос перенести на завтра? — предложил Сталин.

— Я согласен, — обрадованно ответил Трумэн. — Наша сегодняшняя повестка исчерпана. Завтра заседание откроется в пять часов.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

ДОКЛАД ГРОВСА

Утром 21 июля Гарри Трумэн находился в состоянии крайнего раздражения. Доклад Гровса