Строгоновы. 500 лет рода. Выше только цари - Сергей Кузнецов

Затем граф Павел Александрович уехал в Санкт-Петербург лечиться. Дал знать о себе шведский поход и многочисленные раны. Его возвращение в армию, причем вместе с сыном Александром, относится к июлю 1813 года. В тот момент на Тосну приехали первые работники.

Мой рассказ начинался со слов о волнениях графини Строгоновой, долгое время думавшей, что ее главные проблемы — финансовые. Действительно, до 1813 года они доминировали. Все, что ей оставалось в тот момент, — это решительно действовать и, помимо советов матери, найти в истории рода Строгоновых пример для подражания. Наведя справки или вспомнив рассказы родственников, графиня Софья Владимировна обнаружила в строгоновской летописи историю баронессы Марии Яковлевны, которая возглавляла семейное хозяйство веком раньше, хотя и не в таких критических условиях. В честь нее графиня и назвала свое детище. 28 августа она написала мужу, уехавшему на войну: «Марьино, это имя, которое я даю тому, что мы до сих пор называли Тосной (курсив мой. — С.К.)».[234]

Этот факт не следует недооценивать. Дав очень простое название, позволившее усадьбе затеряться среди многочисленных российских Марьино, Строгонова таким образом выразила свое желание видеть свое детище простым и русским, при том, что все лучшее из Европы, к примеру из Англии, она не стеснялась заимствовать. Кроме того, в наименовании, в прямом обращении к имени вдовы именитого человека Г.Д. Строгонова, заметно предчувствие вдовьей доли, хотя испить горькую чашу до дна графине пришлось уже после 1813 года, который стал рубежом между счастьем и несчастием.

В феврале 1814 года единственный и ненаглядный Александр, которому едва исполнилось 19 лет, погиб в битве от прямого попадания ядра. Прошло еще три года и в июне 1817 года, на корабле близ Копенгагена, скончался обожаемый до трепета Павел, он не мог простить себе роковой ошибки — взять на войну единственного наследника — и потому стал добычей чахотки, заработанной на шведской войне. Если вспомнить при этом, что смерть графа Александра Сергеевича пришлась на 1811 год, мы придем к выводу, что всего за шесть лет скончались сразу три графа Строгонова.

Такие удары судьбы держать трудно, и совершенно справедливо многие современники считали, что и сама графиня Софья Владимировна вскоре отправится вслед за родственниками «на Елисейские поля», то есть покинет этот свет. Однако она решилась на «подвиг вдовы»: доказать всем, и себе также, способность женщины управлять в одиночку и решить проблемы запутанного хозяйства, доставшиеся ей от мужчин, в частности, выплатить долги свекра. По этой причине и, вероятно, по множеству других причин, и, к счастью для нас, Строгонова решила не сдаваться, а жить.

После смерти мужа графиня Строгонова переменила образ жизни. Прежде весьма общительная и успевающая всем отдать визиты, теперь Софья Владимировна избегала света и предпочитала находиться «в одном семейственном кругу», как она однажды выразилась в письме к своему клеврету. Сохранился читательский дневник графини за 1819–1820-е годы. Кроме выписок из книг, в нем присутствуют и собственные рассуждения на разные темы, они характеризуют широту интересов Строгоновой, у которой была воспитана привычка серьезно читать. Эти темы следующие: «правосудие», «администрация», «образ правления», «характер», «лицемерие», «привычки», «образование» и т. д.

По страницам документа лейтмотивом проходит тема тоски, грусти (lennui), их можно развеять, лишь занявшись делами полезными и приятными, возвышающими душу и совершенствующими разум.[235] Подобные дела Марьино поставляло в избытке, в которое графиня едва ли не буквально сбежала из городского дома Строгоновых, связанного для нее теперь с тяжелыми воспоминаниями. На четверть века усадьба на Тосне стала главным владением рода. Туда, со временем, перенесли значительную часть архива, четверть картин графа Александра Сергеевича, создали особую огромную библиотеку в 10 000 томов. Любопытным знаком «перевода столицы» за город явилось и перемещение туда чугунных столбов с львиными масками, поставленных в 1760-м году вдоль дома на Невском и служивших украшением главной улицы Санкт-Петербурга. Они ограничивали «privacy» Строгоновых — препятствовали доступу в парадный двор загородного имения.

В 1817 году по завещанию графа Павла Александровича его супруга стала владелицей гигантской вотчины Строгоновых, наследницей — старшая дочь Наталья. Ее муж барон Сергей Григорьевич Строгонов (1794–1882), представитель другой ветви рода, четырехюродный брат, получил титул графа. Это был интересный человек, но более важен для этой истории второй зять Софьи, супруг Аглаиды.

Им стал Василий Голицын, сын князя Сергея Ивановича (1767–1831), в малолетстве он остался сиротой и большую часть жизни прожил в Москве. В службу был записан в Измайловский полк, участвовал в Русско-шведской войне 1788–1790 годов. В 1799 году вышел в отставку бригадиром, в 1823-м оказался на гражданской службе, став членом гоф-интендантской конторы.

Исторический план Марьино

Первый литературный опыт С.И. Голицына — сборник переводов из различных французских источников «Бог — мститель за невинно убиенных» (1782 г.) — включает несколько нравоучительных «примеров», их содержание «склонено на русский лад». В 1783 году князь С.И. Голицын опубликовал сделанный им совместно с братом Алексеем перевод французского романа «Новое торжество прекрасного полу, или Подлинные записки девицы Дютернель». Он — автор лирических стихов «Досада» в альманахе «Подснежник» (СПб., 1829).

Сам князь Василий Голицын в 1811–1812 годах посещал школу математических наук М.Н. Муравьева, она — некий московский аналог школы колонновожатых. Ее выпускником был граф А.П. Строгонов. Голицын также участвовал в Отечественной войне, готовив ратников близ Нижнего Новгорода под руководством графа П.А. Толстого (1769?-1844), англофила и реформатора сельского хозяйства России, впоследствии вице-президента Московского общества сельского хозяйства (президент — князь Д.В. Голицын). В 1818 году Василий Сергеевич посетил Англию, восхитившись, как княгиня Наталья Петровна, повседневной жизнью и отдав дань уважения учреждениям. По этой причине он стал «своим» для англоманки тещи и ее матери, а без их одобрения брак с Аглаидой не мог состояться.