Лев Толстой - Анри Труайя

Спустя месяц после смерти Достоевского, второго марта 1881 года, Толстой, как обычно, прогуливался вдоль дороги, ведущей на Киев. Стояла оттепель. Вдруг он увидел, как по размокшей грязи брел из Тулы нищий мальчик-итальянец. Лев Николаевич стал расспрашивать его о житье-бытье. Тот сказал на ломаном французском:

– Дела плохие, никто не подает, император убит.

– Как, когда убит?

Мальчик не знал точно. На следующий день в поместье принесли газеты. Царь Александр II возвращался в карете с еженедельного воскресного парада в Манеже, когда на мосту через Екатерининский канал какой-то человек бросил под ноги лошадям что-то обернутое в газеты. Раздался жуткий взрыв, лошади погибли, ранены были два казака из сопровождающего государя эскорта и проходивший мимо мальчуган. Царь чудесным образом не пострадал. Вместо того чтобы пересесть в другую карету и как можно быстрее уехать с места происшествия, Александр решил расспросить виновника покушения, который тоже был ранен. В этот момент взорвалась вторая бомба, брошенная еще одни заговорщиком. Царь, лишившись обеих ног, истекая кровью, упал на снег. Его перевезли в Зимний дворец, где он той же ночью скончался. Это было седьмое покушение на него. Подобное озлобление трудно объяснить: Александр II отменил крепостное право, вернул из ссылки декабристов, прекратил кровопролитную Крымскую войну и собирался ввести в России конституцию, накануне объявления о которой и произошло убийство. Но, опережая своими действиями «нигилистов», царь мог сделать так, что никакая революция оказалась бы не нужна. Противники не могли этого допустить, ведь главный враг в политике тот, кто использует ваши идеи для реализации своих целей. Против Александра были либералы, которые осуждали террористические акты, но требовали от него скорейшей реорганизации органов управления в стране, и реакционеры, опасавшиеся растерять при этой реорганизации свои привилегии.

Толстой, занятый собственной внутренней жизнью, политикой не интересовался. Конечно, время от времени к нему приходили «подозрительные личности», немытые, длинноволосые, с безумным взглядом, которые приносили с собой из Петербурга полные карманы политических брошюр. Они питали надежду на кровавую катастрофу, из которой Россия выйдет обновленной навстречу своей судьбе, гордились действиями народовольцев, просили Толстого поддержать их словом. Каждый раз, во имя христианской морали, он мягко, но твердо выпроваживал их. По словам Ильи Толстого, отец считал, что революционер и христианин стоят на двух крайних точках незамкнутой окружности. Кажется, что они близки, на самом деле нет более удаленных друг от друга точек. Чтобы им встретиться, надо повернуться в обратную сторону и пройти все разделяющее их расстояние.

Убийство Александра II привело Толстого в ужас. Следуя евангельской проповеди любви и прощения, он никак не мог понять это бессмысленное и, в общем, совершенное без ненависти, ради выполнения какой-то программы, убийство людьми с холодным умом и крепкими нервами. Но еще больше мучила мысль, что содеявшие убийство сами будут убиты. Кровь за кровь. Переходя от преступления к репрессиям, страна может оказаться во власти гражданской войны, чтобы остановить такое развитие событий, новый государь должен проявить милосердие. «Я не мог верить, что их казнят, и вместе с тем боялся и мучился за убийц. Помню, с этой мыслью я после обеда лег внизу на кожаный диван и неожиданно задремал и во сне, в полусне, подумал о них и о готовящемся убийстве и почувствовал так ясно, как будто это все было наяву, что не их казнят, а меня, и казнят не Александр III с палачами и судьями, а я же и казню их, и я с кошмарным ужасом проснулся. И тут написал письмо».

«Отца вашего, царя русского, сделавшего много добра и всегда желавшего добра людям, старого, доброго человека, бесчеловечно изувечили и убили не личные враги его, но враги существующего порядка вещей; убили во имя какого-то блага всего человечества.

Вы стали на его место, и перед вами те враги, которые отравляли жизнь вашего отца и погубили его. Они враги ваши потому, что вы занимаете место вашего отца и для того мнимого общего блага, которого они ищут, они должны желать убить и вас.

К этим людям в душе вашей должно быть чувство мести, как к убийцам отца, и чувство ужаса перед той обязанностью, которую вы должны были взять на себя. Более ужасного положения нельзя себе представить, более ужасного потому, что нельзя себе представить более сильного искушения зла…

В этом-то искушении и состоит весь ужас вашего положения. Кто бы мы ни были, цари или пастухи, мы люди, просвещенные учением Христа…

Положение ваше ужасно, но только затем и нужно учение Христа, чтобы руководить нас в тех страшных минутах искушения, которые выпадают на долю людей…

Знаю я, как далек тот мир, в котором мы живем, от тех Божеских истин, которые выражены в учении Христа и которые живут в нашем сердце, но истина – истина, и она живет в нашем сердце и отзывается восторгом и желанием приблизиться к ней. Знаю я, что я, ничтожный, дрянной человек, в искушениях, в 1000 раз слабейших, чем те, которые обрушились на вас, отдавался не истине и добру, а искушению и что дерзко и безумно мне, исполненному зла человеку, требовать от вас той силы духа, которая не имеет примеров, требовать, чтобы вы, русский царь, под давлением всех окружающих, и любящий сын, после убийства, простили бы убийц и отдали бы им добро за зло; но не желать этого я не могу…

Около 20 лет тому назад завелось какое-то гнездо людей, большей частью молодых, ненавидящих существующий порядок вещей и правительство. Люди эти представляют себе какой-то другой порядок вещей, или даже никакого себе не представляют и всеми безбожными, бесчеловечными средствами, пожарами, грабежами, убийствами, разрушают существующий строй общества…

Пробовали во имя государственной необходимости блага масс стеснять, ссылать, казнить, пробовали во имя той же необходимости блага масс давать свободу – все было то же. Отчего не попробовать во имя бога исполнять только закон его, не думая ни о государстве, ни о благе масс? Во имя Бога и исполнения закона его не может быть зла…

Государь!.. Вы чисты и невинны перед собою и перед Богом. Но вы стоите на распутье. Несколько дней, и если восторжествуют те, которые говорят и думают, что христианские истины только для разговоров, а в государственной жизни должна проливаться кровь и царствовать смерть, вы навеки выйдете из того блаженного состояния чистоты и жизни с Богом и вступите на путь тьмы государственных необходимостей, оправдывающих все и даже нарушение закона Бога для человека.

Не простите, казните преступников, вы сделаете то, что из числа сотен вы вырвете 3-х, 4-х, и зло родит зло, и на место 3-х, 4-х вырастут 30, 40, и сами навеки потеряете ту минуту, которая одна дороже всего века, – минуту, в которую вы могли бы исполнить волю Бога и не исполнили ее…

Простите, воздайте добро за зло, и из сотен злодеев десятки перейдут не к вам, не к ним (это не важно), а перейдут от дьявола к Богу, и у тысяч, у миллионов дрогнет сердце от радости и умиления при виде примера добра с престола в такую страшную для сына убитого отца минуту.