Разбойничьи Острова - Яна Вальд

слыхали? Вириду поддержали тогда Рив и Восточный Крудланд, нас окружили… Словом, мы служили набитому ослу Кристэну, Герцогу Сильва, потому что он щедро платил. Его милость с рыцарями умчались, а наемников бросили на произвол судьбы. А Вирида ох как ненавидит Сильв и всех, кто служит Сильву.

Что ж, Теор не ждал заботы от какого-то сеньора, занятого своей войной. Так он на своей шкуре узнал плен. Победители-виридцы бросили наемников к ногам своего господина, и тот объявил: казнены будут все, за кого не дадут большой выкуп, — чистая насмешка над людьми без роду, без племени. Теору давно не хотелось спасать свою шкуру, а еще меньше — чужую. Но не хотелось и умирать в петле, и потому ответил: единственный выкуп, который он может дать, — это бой. Он готов сразиться с любым из людей сеньора. Если победит — пусть победа будет платой за жизнь одного пленника. “Если не боитесь, конечно”, — добавил Теор, зная, что на многих воинов эта фраза действуют, как заклинание. Тогда и загадал впервые — на сколько же противников хватит его мастерства и везения?

— Три дня это длилось, пятнадцать противников, пятнадцать поединков подряд. Ну ладно, не подряд. Мне давали отдохнуть. А пленники вокруг меня кудахтали, как служанки брюхатой королевы. Нашли и вино, и хлеб, и мази какие-то от всех ран — хотя это моим противникам нужно было больше. Забавно было. Раньше вряд ли знали, как меня зовут. Они бросали жребий, за кого мне сражаться. А виридцы меж тем вешали по несколько человек каждый день. Так и соревновались мы с Марой, кто быстрее. Как видишь, я здесь, — значит, не проиграл. За себя самого я сражаться отказался. Когда все остальные были свободны или мертвы, я засмеялся и сказал, что мне надоело. Виридский сеньор велел меня отпустить. Так началась моя шайка.

Тогда и почувствовал — даже победы приедаются. Рубил людей не как деревья даже — как дрова. Но пятнадцать спасенных им человек сказали, что и в ад за ним пойдут. От наемника до разбойника — один шаг. Его пятнадцать сторонников были отчаянными головорезами, что привыкли жить насилием, законным или нет. Потом его шайка значительно возросла, потом за его голову сразу несколько сеньоров назначили награду большую, чем он когда-либо держал в руках. Теор был предводителем — то, чего так и не доверили ему тэру, разве что в детстве на Острове Леса. В регинской глуши у него было вдоволь власти и добычи. И достаточно соперников.

— Шесть раз они пытались сменить меня на другого. Конечно, не так, как вы Главаря выбираете, а кинжалом в спину. Я здесь — значит, кинжал в ком-то другом.

Трое заговорщиков были из тех пятнадцати, обязанных ему жизнью, но Теор и не ждал от матерых волков преданности.

Даже самое крепкое вино брало его не скоро, поэтому Теор был лишь слегка пьян, возвращаясь однажды из города к своей шайке. Заснул в лесу и проснулся от конской поступи. Из разговоров всадников он понял, что убежище шайки стало известно местному сеньору. Разбойник знал и короткую дорогу через лес, мог бы опередить отряд. Перебрал в памяти сотоварищей, прикидывая, кто из них заслуживает жизни. Не смог назвать ни одного, включая самого себя. Но ему снова повезло, если остальных везение не преследовало — это их забота. Бывший тэру просто пошел прочь.

— Потом Герцог решил построить корабли… Вот примерно так все и было. О чем тебе еще рассказать? Может, о том, что творила моя шайка?

— Я видела, — прошептала Дельфина. И задала все-таки вопрос про ночь высадки, и факел, и дочь Меды.

Лежащий и связанный, Теор не мог опустить голову. Он на миг закрыл глаза, очень тихо ответил:

— Меня все равно убьют… и за это тоже…

Нет, он не видел тогда в горящем доме ребенка. Но он и не смотрел.

Дельфина знала, о чем Теор не рассказывает: о беспросветном одиночестве чужого среди чужих. О жизни, где слова на родном языке сказать нельзя, да и не с кем, ведь вокруг враги, да минутные приятели, готовые стать врагами. Ни друзей, ни семьи, ни женщины, которая любит. С рождения Дельфина ощущала себя частью целого, знала, что тэру горой за нее встанут. Не представляла, как жить без чувства тыла, где найти смелость просыпаться по утрам. Теору было за что ненавидеть Наэва.

Потом Теор спросил, может ли Дельфина его простить, и кивнул, когда она покачала головой:

— Конечно, нет. Все правильно. Знаю, ты хочешь, чтобы Острова не слишком замарали себя расправой. Все еще веришь, что вы чем-то лучше Герцога с его палачами! — и вдруг произнес без насмешки: — Ты действительно лучше их всех. Хорошо, что ты жива. Хотя бы твоей крови нет на мне…

Она искала нужные слова, но их не было. Предатель получит то, что заслужил, отрицать и утешать бессмысленно. Не было и не будет ответа, почему так случилось. Наэв виноват перед ним, но ссора в лесу стала лишь последней каплей, первым шагом в пропасть. Упрекнуть ли теперь Острова в том, что заставили Теора, как и тысячи других детей, любой ценой приносить добычу? Упрекнуть ли Ану — его первое поражение? Или насквозь чужую ему Регинию, в которой сумел жить только зверем? У Дельфины все сжималось внутри от мысли: лучший из лучших так и не побежден в бою, но перед жизнью беззащитен, как ребенок. Иначе не натворил бы столько.

Он засмеялся над ее печалью. Кивнул то ли на Море, то ли на небо:

— Там меня заждались. Если есть там бог или демон, буду биться с ним. Ничего другого я не умею. В чертоги Алтимара впускают только достойных. А куда идут остальные?

Удивительно, но Дельфина ни разу об этом не задумывалась.

— Я однажды задал этот вопрос матушке Маргаре, еще в детстве. Знаешь, что она ответила?

Дельфина знала отношение наставниц к лишним вопросам. Сотни лет назад, еще в языческой Регинии, верили, что дурных людей Мара запрет в своих подземельях навечно. Позже эта вера куда-то ушла, канула в позабытое прошлое, о котором молчат Жрицы.

— Маргара рявкнула, что между братьями плохих людей нет. И быть не может. У Островов всегда есть простой ответ, — Он тихо признался: — Я очень-очень устал, сестра. Все правильно. Лишь бы Совет ваш состоялся поскорее. Теперь, пожалуйста, уходи. И прощай.

Пять десятков шагов, от сарая до берега, Дельфина пробежала на пределе дыхания. По холодному песку, по серому пеплу, по острым ракушкам