Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго - Андре Моруа

В тот же самый 1867 год произошло событие, которое в глазах Жюльетты стало великим: визит госпожи Гюго в «Отвиль-Феери», то есть к госпоже Друэ. После двух лет отсутствия добросердечная Адель Гюго хотела поблагодарить ту, которая с радостью исполняла обязанности ее заместительницы. Жюльетте было грустно, что «сняты с очага и опрокинуты ее котлы», что больше она не нужна «как стряпуха», но она была польщена вниманием, проявленным к ней Супругой, и тотчас явилась в «Отвиль-Хауз» с ответным визитом, как это принято между главами государств. Жюльетта Друэ – Виктору Гюго: «Я поспешила выполнить долг вежливости, так как чувствую глубокое уважение к твоей очаровательной супруге».

Отныне для нее стало «милой привычкой вмешиваться во все семейные радости». Несколько позже она провела подле своего возлюбленного три месяца в Брюсселе и была принята в доме на площади Баррикад. Она даже была приглашена, вместе с Шарлем, его женой и сыном, четырехмесячным малюткой Жоржем, пожить несколько недель на даче среди лесов Шофонтена. Там она читала вслух госпоже Гюго, зрение которой очень ослабело. Жюльетта – Виктору Гюго, 12 сентября 1867 года: «Мое сердце не знает, к кому из всей вашей семьи прислушиваться. Я восхищена, растрогана, поражена, счастлива, как только может быть счастлива бедная старая женщина. Сколько счастья выпало мне на долю за последние две недели: солнце, цветы, милый малютка, семейный круг и атмосфера любви! Я обнимаю тебя и благословляю всех вас». В шестьдесят один год, после жестокого и долгого покаяния, она наконец смогла «вкусить сладость деликатного и широко не оглашаемого прощения». Даже на самом Гернси рассеялись предубеждения против незаконного, но освященного временем сожительства. Жюльетте было разрешено во время отсутствия госпожи Гюго прожить месяц в «Отвиль-Хауз»! Недолгое, но восхитительное счастье. Жюльетта Друэ – Виктору Гюго: «Я пользуюсь каждым мгновением и всеми случаями, которые мне предоставили милосердный Бог и ты. Преисполненная обожания, благодарю за это вас обоих».

В это время труппа странствующих актеров сыграла на Гернси «Эрнани», и, к великому удивлению Жюльетты, которая побаивалась предрассудков «шестидесяти» (шестидесяти именитых семейств острова), спектакль имел успех. На Гернси теперь продавалась фотография Виктора Гюго среди детей, снятая на рождественской елке, и даже сам булочник пожелал купить портрет «отца семейства из „Отвиля“». Так пришла местная слава, возникающая всегда с большим опозданием. Отныне установился новый уклад жизни. Госпожа Гюго большую часть года жила в Париже, где семья Шарля время от времени просила ее о гостеприимстве. Франсуа-Виктор, Шарль и Алиса сохраняли за собой дом на площади Баррикад в Брюсселе; Жюли Шене и Жюльетта присматривали за Великим Изгнанником на Гернси. Летом семья Гюго собиралась в Брюсселе. В 1865 году Бодлер сообщил Анселю, что поэт окончательно поселился в Бельгии: «Кажется, он рассорился с океаном! Либо у него не хватает больше сил терпеть океан, либо он сам наскучил океану. А ведь сколько труда стоило Гюго воздвигнуть себе дворец на скале!..» Однако Бодлер ошибался. Гюго по-прежнему верил, что Гернси дарует ему могучие творческие силы, и очень любил свой «дворец».

Но все-таки он находил, что нелегкое бремя – жить на четыре дома: Париж, Брюссель, Гернси и далекий дом его дочери Адели, живущей за океаном. Адели он посылал ежемесячно на содержание сто пятьдесят франков и сверх того, по настоянию матери, два раза в год по триста франков на одежду. В общем, содержание семьи стоило ему, включая квартиры и питание, около тридцати тысяч франков. Его ежегодные доходы (Бельгийский банк, английские вклады) составляли сорок восемь тысяч пятьсот франков, сверх того тысяча франков жалованья как члену Академии. Если учесть, что он продал роман «Отверженные» более чем за триста тысяч франков, что по-прежнему получал за свои новые книги по сорок тысяч франков за том (а роман обычно состоял из четырех томов), что он к тому же печатал статьи и имел бесчисленное множество переизданий, то можно утверждать, что он был довольно богатым человеком, и его постоянная привычка торговаться со своей семьей несколько удивляет.

Гюго считали скупым, говорили, что на старости лет у него развилось пристрастие помещать каждый год часть своих доходов в банк. Для того чтобы судить об этом справедливо, необходимо учитывать два обстоятельства. Во-первых, кроме содержания своей семьи и Жюльетты Друэ, он много денег раздавал, чего вовсе не обязан был делать. Так, например, он в течение многих лет оказывал помощь изгнаннику Энне де Кеслеру, который все время жил не по средствам, и дело кончилось тем, что Гюго навсегда приютил Кеслера в своем «Отвиль-Хауз». Еженедельно он устраивал на Гернси превосходный обед для сорока детей. В его записных книжках мы найдем массу упоминаний о помощи нуждающимся: «9 марта 1865 года. – Бульон, мясо, хлеб посланы Марии Грин и ее больному ребенку… 15 марта. – Посланы пеленки госпоже Освальд, которая только что родила… 28 марта. – Уголь для семьи О’Кьена… 8 апреля. – Посланы простыни для Виктории Этас, родившей ребенка и не имеющей белья…» Почти треть суммы, расходуемой на хозяйство, как правило, предназначалась для помощи бедным. Благодетельная скупость.

Следует иметь в виду и другое обстоятельство: он считал своим долгом накопить средства, чтобы обеспечить семью после своей смерти. Сыновья его мало зарабатывали, Адель ничего не имела. У Шарля 31 марта 1867 года родился сын Жорж. Ребенок умер 14 апреля 1868 года, но 16 августа 1868 года появился второй Жорж. Он выжил, за ним появилась сестра Жанна[196]. Виктор Гюго – сыну Шарлю: «Я ломаю себе голову, как обеспечить будущее Жоржа и Жанны, поэтому я решительно не хочу тратить сверх того, что получаю. Как видишь, в голове стариков еще могут мелькать проблески разума». Ему приходилось призывать своих близких к бережливости, так как они были склонны к расточительству. Гюго – Шарлю и Франсуа-Виктору: «Теперь поговорим о хозяйстве. Покупка вин обходится вам слишком дорого. В конце марта я уплатил за вино, посланное в Брюссель, 334 франка, а всего с октября – 978 франков, словом, на одно только вино уходит за год более 2000 франков. Сделайте отсюда вывод…» Сверх того, что он давал своей жене и сыновьям, они брали еще у него в долг, и он иногда объявлял им финансовую амнистию.

Это не мешало госпоже Гюго прибегать к займам, чтобы помогать своим родственникам. Она была крайне снисходительна к своему зятю Полю Шене, бездарному художнику с подлой душонкой; ей хотелось порадовать бедняжку Деде, покинувшую родной дом. Сама она была серьезно больна. Уже на Джерси она вызывала беспокойство у своих близких, так как временами слепла на один глаз из-за воспаления сетчатой оболочки глаза. У нее бывали сердечные приступы, головокружения, и она чувствовала, что ей угрожает апоплексия. Адель Гюго – сестре Жюли: «Ты еще не знаешь, что я написала завещание. Надо жить, постоянно помня о смерти, быть с нею на дружеской ноге. Моей дорогой тетушке Асселин я завещаю свадебный молитвенник Дидины». Виктор Гюго верил в то, что болезнь его жены не опасна. «Помните одно: маме больше всего необходим кровавый бифштекс и прекрасное вино», – писал он сыновьям. Поистине радикальное средство при повышенном давлении.