Эпоха Стального Креста - Роман Глушков

Именно их грохот и долетел до меня, лежавшего на осколках кирпича в караульной будке. Удвоенный по мощности взрыв разрубил Циклопа пополам аккурат на уровне поясницы. Верхняя половина его туловища взмыла в воздух, разбрасывая по двору кровавые ошметки внутренностей, а нижняя, состоявшая из двух столбообразных ног и обломка позвоночника, еще конвульсивно шагнула вперед, после чего замерла и плавно завалилась на бок. Человек, служивший правой рукой Бернарда Уильямса, отныне перестал существовать...

Разумеется, все случившееся во дворе я видеть не мог. Сквозь автоматные очереди окружавших меня Охотников до моих ушей долетел крик Михаила, но вместо боли в нем слышалось прямо-таки животное ликование. «Надо же, они еще живы! – подумал я. – И вроде бы кого-то даже завалили!».

– Э-э-эри-и-ик, отзовись!!! – перейдя от радостных улюлюканий к связной речи, продолжал вопить Михаил. – Если жив, скажи, где ты есть, скандинавская твоя морда!

– Я в будке на западном въезде!!! – во всю мощь пересохшего горла издал я ответный вопль. – Пока дышу, но это ненадолго – меня обложили!

– Сиди там и не высовывайся!!! – проорал Михаил и замолк, заставив меня додумывать, что он имел в виду: я ведь и так даже не сидел, а лежал, ну а если и высовывался, то лишь на миг-другой.

Однако разгадка не заставила себя долго ждать – едва я решил в очередной раз проверить, не затевает ли мое окружение какой-либо гадости, как вдруг со стороны казармы раздался до боли знакомый мне лай пулемета. Но только сейчас его очереди, в отличие от беспорядочной какофонии Конрада, были короткими и носили явно прицельный характер.

– Черт-те что творится! – буркнул я, рассудив было, что некогда наше оружие повернулось против меня. – Спасибо Михаилу, хоть предупредил!

Я понял, что ошибся, тогда, когда вокруг стало происходить что-то и вовсе необъяснимое. Один из Охотников, засевших слева, внезапно умолк и с его фланга больше не долетало ни звука. И хоть вражеская стрельба продолжалась, редко какая их пуля ударяла сейчас по моему убежищу!

Враг воевал с кем-то другим – это было очевидным. Вновь влекомый своим хроническим любопытством, я осмелел до такой степени, что высунул голову из окна и огляделся.

На той самой крыше, откуда не далее как пятнадцать минут назад отважный Конрад запустил нашу грызню по второму кругу, возвышалась теперь моментально узнанная мной плечистая фигура Гюнтера. В его мощных руках пулемет лежал словно в тисках, а потому никакой самодеятельности не допускал – все пули шли именно туда, куда требовалось. С высоты главной казармы (плюс двухметровый рост Гюнтера соответственно) окружавшая меня троица была видна как на ладони, так что уничтожение ее являлось для германца минутным делом...

Наконец по периметру осталась только одна отстреливающаяся по казарме огневая точка противника – справа от меня. Тот, кто удерживал мою осаду с фронта, хотел попытаться сменить позицию, но не успел и был уничтожен Гюнтером вслед за левофланговым.

Я по пояс высунулся в окно, через которое был не виден оставшемуся противнику, и помахал Гюнтеру рукой. Он поднял ладонь, давая понять, что тоже заметил меня, после чего обвел ею горизонт и прочертил большим пальцем по кадыку. Я догадался, что с его позиции уже наблюдалось подкрепление Мясника. В свою очередь, я продемонстрировал германцу такой же жест, потом ударил себя кулаком в грудь и указал направо. Ему не составило труда разгадать мои намерения...

Кто это был – прибалтиец или боец Бернарда, – я так никогда и не узнал. Он залег за бетонным блоком и опасливо поглядывал на казарму, когда я, держась за простреленный бок, подкрался сзади и, дождавшись, пока у него иссякнет магазин, хладнокровно выпустил ему в спину три пули. Охотник уронил голову на землю да так и остался в этом положении...

Еле перетаскивая ноги, я ковылял обратно к друзьям. Оба пистолета приходилось держать наготове, так как я понятия не имел, где затаился противник. По моим расчетам, должно было оставаться еще четверо (я исходил из худшего варианта: Гюнтер и Михаил, прежде чем завладеть пулеметом, никого не уничтожили).

Уже на подходе к казарме германец вышел мне навстречу и, хоть и сам был изранен ножом Циклопа, подхватил меня под руку, помогая шустрее шевелить ногами.

– Где Бернард и остальные? – первым делом спросил я, видя по уверенности Гюнтера, что он, кажется, знает больше меня.

– Вольф и Николас... в прошлом, – проговорил великан, и по голосу его чувствовалось, насколько же сильно он устал. – А Бернард... Он последовал за всеми ловить тебя и назад... не возвращался. Мы с русским подумали, что ты его...

– Нет, Мясник жив, хотя и серьезно ранен, – разочаровал я германца. – И он где-то здесь, со своим бойцом... Ты видел подкрепление?

– Да, и уже близко... Поторопимся, кажется, наш «хантер» уцелел... Конрад чудом не прострелил ему колеса...

– Как он сам? – вспомнил я внезапно о виновнике последнего побоища. – Не зацепило недомерка?

– Ну... в некотором роде... – великан виновато замялся. – Но жить будет – я гарантирую...

Я обеспокоенно озирался: проклятье, где же Мясник? Затаился в ожидании своих или что-то затевает?

Все-таки затевал...

Я не могу сказать, сам ли он принял решение прорываться навстречу подкреплению или за него это сделал помогавший ему боец. Наверное, все же помощник, поскольку когда из-за угла хозблока вылетел «сант-ровер» прибалтийцев, голова сидевшего на переднем сиденье Бернарда болталась из стороны в сторону, словно шея его была изношенной пружиной. Навряд ли в таком состоянии главнокомандующий смог бы отдать какой-либо приказ...

Гюнтер отпихнул меня и отпрыгнул сам, спасаясь от несущегося навстречу автомобиля. И заметь нас сидевший за рулем боец секундой ранее, он не мешкая размазал бы и меня, и Гюнтера по дороге, но время было упущено, а разворачиваться он уже не рискнул. Охотник гнал «сант-ровер» на полной скорости – требовалось срочно эвакуировать тяжелораненого командира от непонятно каким образом одержавших победу врагов.

Охотник торопился, а потому усадил Бернарда в первый подвернувшийся под руку неповрежденный транспорт. Персональный же «хантер» Мясника стоял сейчас у выезда из двора и вряд ли годился для передвижения – еще в начале утреннего противостояния Саймон прострелил ему радиатор и передние колеса.

Очень надеясь, что педантичные бойцы Мясника вернули ту штуку, о которой мне вдруг вспомнилось, на место, я кое-как доковылял до джипа главнокомандующего и сорвал с кузова тент.

Черная и плюющаяся смертью труба находилась в специальном деревянном коробе. Внутри ящика рядом с ее гнездом имелось еще пять поменьше, четыре из которых были пусты, а в последнем покоился темно-зеленый цилиндр с ничего не говорящей мне маркировкой.

Я смутно помнил принцип работы «панцерфауста»: с этим нераспространенным вооружением нас знакомили лишь в теории. Но вся военная техника во все времена создавалась с тем расчетом, чтобы в ней всегда мог разобраться даже самый тупой боец, коих, по мнению конструкторов-оружейников, в любой армии было большинство...