Мудрость толпы - Джо Аберкромби

– Слушайте, слушайте! – Судья лениво постучала кувалдой по столу. – Я заочно нахожу этого ублюдка виновным!

Далеко не худшая несправедливость, какой был свидетелем Народный Суд. Несмотря на его многочисленные недостатки, отец Орсо был великодушным человеком. Он не стал бы возражать против того, чтобы быть слегка оклеветанным ради доброго дела. Особенно когда это доброе дело касалось жизни его первого ребенка.

– Благодарю вас, друзья, за ваше долготерпение, – продолжал греметь Орсо, – но мой позорный список еще далек от завершения! Вы можете предположить, что во всем был виноват тот, кто сидел на троне, но нет ничего более далекого от истины! В Союзе всегда имелся человек, прятавшийся в тени трона…

Он немного потянул момент, испытывая их терпение.

– Следующим пунктом моего разоблачения будет не кто иной, как Байяз, Первый из магов, чья статуя до недавнего времени стояла на аллее Королей! А точнее, даже две статуи – такое у этого ублюдка было чудовищное самомнение. Начало и конец многих столетий рабства! Это он был тем, кто отдавал распоряжения моему отцу и Костлявому. Это он был тем кропотливым часовщиком, который по винтику собрал машину коррупции, чудовищную мельницу, перемалывавшую граждан Союза от мала до велика. Это он возвращался в любое удобное для него время, чтобы проследить за тем, что она продолжает молоть людей с прежней эффективностью! Это он, не моргнув глазом, сровнял с землей Агрионт и убил тысячи людей во имя своих амбиций, а затем вынудил оставшихся в живых чествовать его как своего спасителя! Само воплощение безжалостности, кукловод, распоряжавшийся королями как своими марионетками!

Орсо прошелся взад и вперед по грязным, засаленным плиткам. Все взгляды были обращены к нему, но краем глаза он увидел, как Савин что-то прошептала своей служанке, и та бочком удалилась с детьми на руках. Орсо удвоил свои усилия:

– Все это общеизвестно, хоть и не менее ужасно от этого. Но знаете ли вы, что он получал от всего этого выгоду? Такую выгоду, о которой не может и мечтать самый жадный скряга? Вы хотите ростовщиков? Накопителей? Спекулянтов? Байяз им всем приходится дедушкой! Этот маг был больше очарован деньгами, чем магией. – Секреты больше не казались ему такими уж важными, бессмертные колдуны такими уж страшными. – Он и есть «Валинт и Балк», един в двух лицах! Все займы, развалившие наше государство, брались у него, все проценты выплачивались ему. Это он был тем, кто сделал Великую Перемену неизбежной. Даже необходимой! Это он должен сейчас находиться здесь, на скамье подсудимых, в ожидании народного правосудия!

– Я позабочусь, чтобы на него выписали ордер, – проговорила Судья, поблескивая глазами, – но, как это ни прискорбно, Первый из магов находится вне нашей досягаемости. Вы закончили?

– Я умоляю суд проявить терпение! У меня остался еще один обвиняемый, худший из всего набора. Мерзейший из всех мерзавцев! В последнюю очередь, но с наибольшим пылом, я обвиняю… самого себя!

И он широко раскинул руки, словно приглашая толпу расстрелять его из луков и арбалетов. Послышались смех и даже аплодисменты, хотя и шутливые.

– Я был ленив! Я был тщеславен! Я был мелочен, как моя мать, и нерешителен, как мой отец. Я мог бы сделать что-то хорошее, но мне было не до того. Я мог бы добиться мира, но был слишком занят любовью. Я мог бы сделать Союз замечательным местом! Если бы не был так безнадежно пьян… У меня нет сомнений, что в истории я останусь не просто последним королем Союза, но также худшим из его королей, а мое краткое царствование будет названо самым катастрофическим…

Раздался гулкий удар, двери в дальнем конце прохода распахнулись, и на верхнюю ступень, пошатываясь, шагнул запыхавшийся сжигатель в заляпанном красной краской доспехе. Судья вскочила на ноги, занеся над головой кувалду, словно собиралась швырнуть ею в непрошеного посетителя.

– Я сказала, чтобы нас не прерывали!

– Но там роялисты! – завопил он, съежившись. – Приближаются к Агрионту!

– Там что?!

– Они уже в городе! Под предводительством маршала Фореста!

Поднявшийся шум не мог бы остановить никто.

– Роялисты? – ахали одни.

– Измена! – вопили другие.

– Форест?! – визжали третьи.

– Куда подевался гребаный Молодой Лев? – вопросила Судья.

– Он с ними!

На мгновение даже она потеряла дар речи. Как и все остальные. И, глядя на ошеломленные лица на скамьях представителей, от граждан Хайгена и Ишера до удивительно популярного нищего, избранного от Трех Ферм, Орсо знал, что каждый из них отчаянно пытается решить это новое уравнение, вычислить, в чем заключаются его насущные интересы и, соответственно, какую конкретно смесь эмоций следует выставить на обозрение. Он подозревал, что в этот момент люди меняли стороны быстрее, чем когда-либо, с тех пор, как его отца так неожиданно избрали на трон.

Те, кто был наиболее предан Великой Перемене, в смятении потрясали кулаками и орали. Некоторые из бывших лордов не выглядели удивленными и, тем более, недовольными. Большинство предпочло – пожалуй, благоразумно, – не показывать своих чувств и подождать развязки. Однако наверху, на галереях для публики, мнения высказывались более откровенно.

– Молодой Лев! – выкрикнул кто-то. (Это звучало очень похоже на громогласную поддержку.)

– Любимица трущоб! – раздался женский голос. – Ты спасла мне… – (Голос оборвался резким взвизгом.)

– Свобода! Свобода! – (Кому? От чего? Никто не объяснил.)

Публикой овладело лихорадочное возбуждение. Нечто вроде безумия, где смешались надежда, страх и ярость – может быть, сродни тому, что было в тот день, когда ломатели захватили город. Люди рвались к выходу – одни стремились к безопасности, другие к своим семьям. Другие пробивались к ограждениям галерей, чтобы огласить свое негодование или одобрение.

– Смерть аристократам!

– Хватит кровопролитий! Хватит кровопролитий!

– Долой Великую Перемену!

– Вешай всех!

– Сволочи!

Прозвучал даже жалобный выкрик: «Да здравствует король!» Был ли кричавший чересчур откровенным человеком, полным безумцем или же загодя сделал ставку на новую реальность – определить было невозможно.

– Ну, в его гребаном здоровье я сильно сомневаюсь, – процедила сквозь зубы Судья.

Она указала на Орсо пальцем, на котором блестело, по крайней мере, четыре краденых обручальных кольца:

– Поскольку вам так не терпелось обличить себя ради вашей возлюбленной сестрички, теперь вы можете совершить вместе с ней последний прыжок. Капрал Хальдер, свяжите этого мудака!

Судя по его виду, Хальдер скорее предпочел бы выскользнуть через боковую дверь, но привычку к повиновению было трудно перебороть. Вместе с одним из своих товарищей он заломил Орсо руки за спину, и веревка больно впилась в его запястья. Тем временем Броуд вывел Савин из загородки и тоже связал ей руки, выпятив тяжелую челюсть и неподвижно глядя перед собой налитыми кровью глазами.