Грехи людские - Маргарет Пембертон

– Моя жена. Бывшая жена.

Вой сирен наполнял воздух. Первые из карет «скорой помощи» возвращались со своим кровавым грузом.

– Да, судя по всему, плохи дела, – сказал доктор, в течение нескольких секунд осмотрев Мелиссу. – Сестра, эту пациентку нужно срочно готовить к операции.

Только тут Риф узнал в сестре, к которой обращался врач, Элен.

– Да, доктор, – сказала Элен, без промедления начав действовать.

Когда она стала снимать с Мелиссы одежду, та застонала и открыла глаза.

– Риф... – с трудом выговорила она. – Риф... Взяв ее руку, он склонился над Мелиссой и мягко произнес:

– Я здесь, здесь, Мел. Я тут, с тобой. Несколько секунд она слабо сжимала его руку, уголки ее губ чуть заметно дрогнули.

– Хорошо... – выдохнула она. – Хорошо, я рада, что ты здесь... – Она закрыла глаза и затихла.

– Доктор Мередит! – взволнованно произнесла Элен. Доктор быстро подошел к каталке. Он пощупал пульс Мелиссы, приподнял веко. Все было кончено.

– Увы, – сказал врач. – Она умерла.

Он не мог тратить время на объяснения: приемный покой уже заполнили раненые, которых доставляли машины «скорой помощи». Уходя, врач задернул за собой шторку, которая сердито шваркнула. Элен торопливо произнесла:

– Мне очень жаль, Риф.

Он стоял как вкопанный и смотрел в лицо женщины, на которой женился несколько лет назад. Был период его жизни, когда его судили по обвинению в убийстве Джако Латимера, и Риф тогда был уверен: умри Мелисса, он и бровью не поведет. Сейчас же все было по-иному. За последние два года между ними возникли новые отношения, хотя это проходило медленно и совсем не безболезненно. Их связывало общее прошлое, и ровные отношения оказались куда прочнее, чем все то, чем ранее могли бы похвастаться Риф и Мелисса.

– Спасибо тебе, Элен, – сказал он дрогнувшим голосом.

Оставаться здесь дольше он не мог. Служба требовала его присутствия в штабе.

– Проследи, пожалуйста, чтобы с ее телом обошлись должным образом, – попросил он, и прежде, чем Элен успела перевязать Рифу лоб (над левой бровью у него была изрядная ссадина, черная от засохшей крови), он уже пошел к выходу, пробираясь между ранеными и умирающими.

* * *

Рано утром Жюльенна уже связалась с медпунктом, к которому была приписана. Ей ответили, что пока она может быть свободна. Добровольцы требовались в отеле «Пенинсула», и поэтому ее попросили связаться с медиками, работающими сейчас в отеле, который срочно переоборудовали в госпиталь Красного Креста. Она с удовольствием согласилась отправиться в «Пенинсулу» и сразу же поехала туда на своем миниатюрном «моррисе». Она не привыкла так рано вставать, и езда по утреннему городу доставила ей даже некоторое удовольствие. Не было еще и восьми часов утра. Она тихонько засмеялась, подумав о том, как отнесется Ронни к ее рассказу. Сколько лет они уже женаты, и Ронни постоянно подшучивал по поводу того, что Жюльенна никогда не поднималась с постели раньше десяти часов.

В «Пенинсуле» кипела работа. Коридорные поспешно скатывали дорогие ковры, постояльцы охотно помогали персоналу перетаскать столы и стулья в дальний конец танцевальной залы. Окна срочно завешивались темными шторами.

– Доброе утро, миссис Ледшэм, – сказал один из коридорных, оторвавшись на секунду от работы и улыбаясь. В его улыбке сквозило явное восхищение. Жюльенна прошла в холл. На ней были туфли на высоком каблуке и плотно облегавшая фигуру юбка с глубокими разрезами по бокам.

– Bonjour, – с улыбкой ответила Жюльенна. – Где бы я могла найти кого-нибудь из Красного Креста, кто тут распоряжается?

Старшая сестра оглядела ее с выражением отчаяния на лице.

– Мы больше не играем в войну, миссис Ледшэм, – холодно заметила она. – Мы в самом пекле войны. Прошу вас стереть косметику с лица и лак с ногтей, и после этого можете помогать другим сестрам готовить койки для раненых.

Жюльенна хотела было резко ответить, но се карьеру медсестры, еще даже не начавшуюся, спас высокий симпатичный датчанин, который стоял у одного из окон.

– Бог ты мой... – произнес он, обращаясь к женщинам, – вы только взгляните на это!

Они подошли к окну и с недоумением выглянули на улицу. Бомбардировщики звено за звеном пикировали на аэропорт.

– Должно быть, это наши самолеты, – предположила Жюльенна. – Невозможно, чтобы были японские.

Через несколько минут раздались первые разрывы бомб.

Уже через несколько часов после того, как Алистер покинул роскошно убранную танцевальную залу «Пенинсулы», он был на севере Новой территории. Он получил предельно четкий приказ: со своим подразделением следить за пограничной полосой и немедленно докладывать обо всех перемещениях японских войск. На него также была возложена ответственность за уничтожение мостов.

Все воскресенье японцы находились в пределах видимости, группируясь по ту сторону границы, но не предпринимали никаких попыток к наступлению.

– Они обязательно пойдут в атаку, – мрачно сказал Алистер, обращаясь к капитану. – Пройдет немного времени, они приготовятся и начнут наступление.

В пять часов утра в понедельник он получил сообщение по телефону о том, что Британия и Япония официально находятся в состоянии войны. В 7.30 японцы перешли границу, и Алистер повел своих солдат в первую атаку.

Элизабет ехала в «Жокей-клуб». Еще вчера тихие и безлюдные, улицы были забиты машинами и грузовиками и бегущими по своим делам людьми. Ей приходилось постоянно сигналить, чтобы согнать с дороги отчаянных рикш и переполненные автобусы, которые норовили ее обогнать.

– Похоже, начинают подтверждаться самые худшие предположения, – нервно сказала ей Мириам Гресби, когда Элизабет добралась наконец до места.

Элизабет удивленно посмотрела на нее. Она привыкла к напыщенной агрессивности Мириам Гресби. К своему ужасу, Элизабет поняла, что эта пожилая женщина не на шутку встревожена.

– Да бросьте вы, Мириам, наверняка все скоро закончится! – уверенно сказала она, хотя в душе не испытывала никакого оптимизма. – Займемся-ка лучше делом.

Доставленные в «Жокей-клуб» оборудование и койки для госпиталя уже разгрузили, и теперь Мириам и Элизабет расставляли их по палатам и в операционной на первом этаже клуба. Уже через час начали прибывать первые пациенты, в основном старики, давно страдающие от разных хворей. Эти люди, беженцы из Цзюлуна, много недель, а некоторые и месяцев были вынуждены спать на улице.

– Господи, кто бы мог подумать, что после одного-единственного авианалета будет столько раненых! – сказала Элизабет блондинка с изможденным лицом, когда они в очередной перерыв пили кофе с сандвичами. – Если это лишь начало, удастся ли нам справиться с тем, что будет дальше?

За утренним налетом последовали другие. Зенитный пост на крыше «Жокей-клуба» оглушительно отстреливался всякий раз, когда над городом шли японские эскадрильи. И хотя ни на клуб, ни на его окрестности бомбы не сбрасывались, от грохота орудий и резкого дыма, стелющегося над Цзюлуном, многие в госпитале находились в полубессознательном состоянии от ужаса.