Лестница в небеса. Исповедь советского пацана - Артур Болен

концов стали получать зарплату. В то же самое время друг таксиста начал крупное дело. В дорогом офисе он снял помещение, шикарная блондинка-секретарша сидела у него в приемной, утром за ним приезжал черный «Мерседес»: соседи прилипали к окнам, дворничиха почтительно замирала в полупоклоне, опираясь на метлу. Приятели завидовали, друг восхищался. А потом наш бизнесмен застрелился из дорогого охотничьего ружья. Оказалось, что год назад он взял крупный заем и вложил его в офис и секретаршу. И в «Мерседес». Делом, под которое он брал деньги, предприниматель практически не занимался. Срок кредита подходил к концу. Рассчитав все до последнего дня, выпив напоследок французского коньяка, мужик снес себе полбашки.

Такая вот реальная история.

Мы годами учили молодежь, как тратить деньги, и совсем не учили, как их заработать. По старой глупой привычке труд считался у молодых занятием неудачников. Успешные обогащались «в один удар» и брали от жизни все.

Но вернемся к «Петербург-Экспресс». Мы тоже не стояли на месте. Мы тоже бодро шагали на пути к прогрессу. Мы увлеченно извлекали из заморского ящика Пандоры все новые и новые ранее запретные темы, шокируя добропорядочную публику. Первыми в городе мы заговорили о трансгендерах. Нашли мужика, который хотел стать бабой. Этакое чудо-юдо. Кто мог предполагать, что эти мутанты скоро возьмут за горло нормальных людей? Придумали «голубую мафию», которая вознамерилась захватить власть в городе, сочиняли скандальные истории про местных звезд, предварительно договорившись не обижаться друг на друга.

Нас заметили. Приезжало телевидение. Коллеги-газетчики рассматривали нас с любопытством. Лишь старики ворчали. Меня все это увлекло с головой. Работали иногда с утра и до полуночи. С азартом.

Вскоре появились и конкуренты. Например «Калейдоскоп». Бравые ребята, не имевшие никакого опыта в журналистике, сразу пошли в гору. Оказалось, что мы в «Петербург-Экспрессе» вовсе не самые дерзкие и безбашенные. В «Калейдоскопе» врали наглее и агрессивнее. Они могли запросто сообщить, что на Луне американские астронавты нашли джинсы «Вранглер», а из сверхглубокой скважины на Кольском полуострове выскочил черт и утащил с собой бригадира бурильщиков. Наша газета рядом с этими хулиганами выглядела как ученик воскресной школы, впервые взявший сигарету.

Я хорошо знал одного из «хулиганов» – бывшего политрука советской армии. Как-то он в минуту мудрой грусти он поведал мне свою жизнь. Когда случилась перестройка и голодную армию распустили по домам, Миша зарабатывал на хлеб тем, что продавал прессу в пригородных электричках. В том числе и новую газетку «Калейдоскоп», которую делал со своими друзьями буквально на коленке. Оказалось, это был бесценный опыт маркетинга. Выкрикивая аншлаги газет, продавец четко отслеживал реакцию полусонных пассажиров. Вспыхнул интерес в глазах, вскинулись головы, поднялись руки – значит в точку. В точку бил криминал, секс и ужасы. Слова, которые открывали золотым ключиком тайники обывательского любопытства, тоже были известны – убил, изнасиловал, ограбил, вампир, миллионер и прочее. Значит? Значит получите, чего хотите. Газетку бывшие офицеры советской армии изготавливали в формате А-4, чтоб легче было выбрасывать.

Смешно, но мы в «П-Э» относились к «Калейдоскопу» точно так, как к нам относились коллеги из качественной прессы: снисходительно-высокомерно. Американские джинсы на Луне – это было слишком. Мама скушала свое дитя – фу, какая гадость! Если бы мы не вылезли на свет Божий из одного нужника, я бы посчитал, что мы имеем право задирать нос и брезгливо морщиться. Увы, на рынке мы были в одной весовой категории. И задирать нос было нелепо. Я бы сравнил нас с «понаехавшими», которые успели сходить в культурной столице в «МакДональдс», а потом встретили на вокзале односельчан с котомками и презрительно отвернулись.

Одно время «калейдоскоповцы» набивались к нам в друзья, предлагали создать лигу желтой прессы, а потом махнули рукой. Их тиражи чудовищно выросли, наши болтались в районе пятидесяти тысяч. Их концепция победила. Глупость оказалась бездонной.

Торжество пошлости было тотальным. Это было похоже на протест. Глупость требовала признания. Казалось, обыватель говорил сам себе и кому-то совестливому, что вечно лезет в душу: «Вы кормили нас всякой нудной моралью 70 лет, а теперь свобода! Эвона, оказывается, сколько интересной развлекухи вокруг! Скрывали?!»

Мы спорили с Китычем, который подсел на мультики.

– Колян, ну ведь отупеешь окончательно. Сколько можно смотреть эту дурь про Бамбра?

Кит злился.

– А мне нравится! Про Павку Корчагина лучше? Вот и смотри свое серьезное кино.

Словно сбросили оковы, словно прозрели. Не надо было умничать, притворяться, вымучивать чувства, глядя с тоской в экран. Бамбр, обнявшись с Брюсом Ли, занимали города. Тем более, что ворота были распахнуты.

Все это напоминало мне «Окаянные дни» Бунина. По площади идет пьяная баба, видит монаха, кричит, грозя кулаком: «Знаем вашего Бога! Намалюет маляр на доске портрет – вот и весь ваш Бог!!»

Так хочется разразиться сейчас бранью! Но перед зеркалом не получается. Вычурно и смешно.

Интерес к газетам в Петербурге падал неумолимо.

Петербург оказался самым депрессивным городом в России по тиражам газет и журналов, начиная с середины 90-х. Да что там в России – на всем постсоветском пространстве. Возможно, виновата пасмурная погода, возможно потому, что процент умных и образованных жителей в нем превышал средний уровень по стране. Вспоминаю, как поднимал уровень журналистики в Худжанте, Таджикистан, в 2001 году. Собрались местные журналисты; в президиуме гуру из Европы, то есть я. Гуру – шеф-редактор питерской «Вечерки», которая десяток лет назад имела тираж в 300 тысяч экземпляров. Сижу за столом с таким видом, как будто тираж сохранился. В Средней Азии тиражи газет в последние годы поскромнее – 80—100 тысяч. Учу местных, как завладеть вниманием масс. И вдруг вопрос из зала: «А какой тираж у вашей газеты сегодня?»

Честно? Пишем 14 тысяч. Реально… боюсь сказать. Нет, правда боюсь. Но это я про себя. А вслух я не могу выговорить эту позорную цифру.

– Тиражи меняются в зависимости от спроса или других факторов. Суммарный несколько сот тысяч экземпляров.

Чтоб не уточнять, что такое «суммарный», тараторю всякую всячину про великую миссию местной печати. Суммарный – это за год. Мое изобретение. Восточные люди – деликатные, не расспрашивают.

Так в чем дело? Трудно сказать. И учили вроде бы умные люди. И учились, как полагается, за границей. Ездили с Потехиной в Испанию, в Англию, в Италию, в Норвегию и Швецию, в Финляндию – уровень газетной культуры в Скандинавии считается вообще самым высоким в Европе. Когда норвежцы выкупили долю в «Петербург-Экспрессе» у «Комсомолки», они и сами зачастили в Петербург. Учили нас газетным премудростям. В итоге, наш рекорд – 70 тысяч экземпляров.