📚 Hub Books: Онлайн-чтение книгСовременная прозаХроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Шрифт:

-
+

Интервал:

-
+
1 ... 122 123 124 125 126 127 128 129 130 ... 188
Перейти на страницу:

* * *

Мы всегда беседовали в одном и том же ресторане, сидя друг против друга за одним и тем же столиком. По счету все время платила она. Задний зал ресторана был разделен перегородками на отдельные кабины, и сидевшие в них люди не слышали, что говорят соседи. Столики отдавались в распоряжение посетителей на целый вечер, поэтому мы могли говорить сколько угодно, до самого закрытия ресторана, и никто нам не мешал – в том числе официанты, которые подходили только затем, чтобы сменить очередное блюдо. Каждый раз она заказывала бутылку бургундского, одного и того же года, причем половина постоянно оставалась недопитой.

– Птица заводила пружину? – Я поднял голову.

– Птица заводила пружину? – повторила за мной Мускатный Орех. – Не понимаю. О чем ты?

– Разве вы только что не рассказывали о птице, которая заводила пружину?

Она спокойно покачала головой:

– Хм! Не помню. Кажется, про птиц я ничего не говорила.

Бесполезно. Такая у нее манера разговаривать. Про родимое пятно я спрашивать ничего не стал.

– Значит, вы родились в Маньчжурии?

Она снова покачала головой:

– Родилась я в Иокогаме, а когда родители увезли меня в Маньчжурию, мне было три года. Отец преподавал в ветеринарном колледже. В Синьцзине задумали устроить зоопарк, и им понадобился главный ветврач. Отец сам вызвался туда ехать. Мать не хотела бросать налаженную жизнь в Японии и отправляться на край света, в какую-то дыру, но он настоял на своем. Может, ему хотелось испытать себя в каком-то большом деле, более значительном по сравнению с тем, чем он занимался в Японии. Я была еще маленькой. Япония, Маньчжурия – мне было все равно. Мне очень нравилось жить в зоопарке. От отца всегда так пахло… У каждого животного был свой запах, но отец приносил с собой один, вобравший в себя множество оттенков, и каждый день от него пахло чуточку по-другому. Так по-разному, в зависимости от того, что в них намешано, пахнут духи. Когда отец приходил домой, я забиралась к нему на колени и вдыхала этот запах.

Однако дела на войне шли все хуже, ситуация становилась угрожающей, и отец решил отправить нас с матерью обратно в Японию. Таких, как мы, было много: все поехали на поезде из Синьцзиня в Корею, где погрузились на ожидавший нас пароход. Отец остался один. В последний раз я видела его в Синьцзине, на вокзале: он стоял и махал нам рукой. Высунувшись из окна вагона, я смотрела, как его фигура становилась все меньше и меньше, пока не растворилась в собравшейся на платформе толпе. Что потом с ним стало – никто не знает. По всей видимости, отца захватили оккупировавшие Маньчжурию советские войска и отправили в Сибирь, где он умер, как многие другие, на принудительных работах, и кости его, должно быть, лежат где-нибудь в глуши, в стылой земле, и никакого знака нет на этой могиле.

До сих пор я отлично помню каждый уголок синьцзинского зоопарка. В голове осталась каждая дорожка, все, до последнего, его обитатели. Наш дом стоял прямо на территории, и те, кто там работал, знали меня и разрешали ходить везде, где захочется, – даже в выходные.

Мускатный Орех прикрыла глаза, восстанавливая в памяти эти картины. Ничего не говоря, я ждал продолжения.

– И все же почему-то я не уверена, что зоопарк в самом деле был таким, каким я его помню. Как бы это сказать?.. Иногда кажется, что все это представляется чересчур четко. И чем больше об этом думаю, тем больше одолевают сомнения: сколько в этой ясной, отчетливой картине правды, а на сколько она – плод моего воображения? Впечатление такое, будто я в лабиринте. С тобой так бывает?

Нет. Со мной такого не бывало.

– А сейчас там, в Синьцзине, есть зоопарк?

– Точно не знаю, – сказала Мускатный Орех, прикасаясь пальцем к сережке. – Я слышала, что зоопарк после войны закрыли, а что там сейчас – понятия не имею.

* * *

Мускатный Орех долго оставалась моим единственным в мире собеседником. Мы встречались каждую неделю, раз или два, шли в ресторан, садились за столик друг против друга и разговаривали. После нескольких таких встреч я обнаружил, что Мускатный Орех замечательно умеет слушать. Она сразу понимала, о чем речь, умело вставляла реплики и вопросы и знала, как вести разговор.

Готовясь к очередной встрече, я, чтобы не расстраивать ее, всегда старался выглядеть по возможности чистым и аккуратным. Рубашку надевал свежую, только что из прачечной, подбирал в тон галстук, начищал обувь до блеска. Увидев меня, она взглядом повара, выбирающего овощи, внимательно, с головы до ног, оглядывала, как я одет. Если ей что-нибудь не нравилось, даже какая-то мелочь, она немедленно вела меня в бутик, покупала нужный предмет гардероба и, если имелась возможность, тут же заставляла меня переодеться в новое. Во всем, что касалось одежды, она была очень требовательна.

Благодаря ее стараниям мой шкаф незаметно заполнялся одеждой. Новые костюмы, пиджаки, рубашки медленно, но уверенно захватывали территорию, которую прежде занимала одежда Кумико. Когда в шкафу стало тесно, я сложил ее вещи в картонную коробку с нафталином и убрал в другое место. «Трудно будет ей понять, что произошло, вернись она домой», – подумал я.

Я долго, небольшими порциями, рассказывал Мускатному Ореху о Кумико, о том, что ее надо спасать, вернуть сюда. Облокотившись о стол и подперев голову рукой, она пристально смотрела на меня.

– Откуда же ты собираешься вызволять свою Кумико? Как это место называется?

Я попробовал отыскать в окружающем пространстве подходящие слова, но так и не нашел. Их не было нигде – ни в воздухе, ни под землей.

– Это где-то далеко, – проговорил я.

Мускатный Орех улыбнулась.

– Прямо как у Моцарта в «Волшебной флейте». Там принцессу спасают из замка, который стоит за тридевять земель, с помощью волшебной флейты и колокольчиков. Ужасно люблю эту оперу. Сколько раз я ее слышала! Даже либретто наизусть помню: «Известный всем я птицелов…» А ты слышал?

Я покачал головой:

– Не приходилось.

– В опере принца и птицелова провожают к замку три волшебных мальчика, плывущие на облаке. Но главное – это борьба царства дня и царства ночи. Царство ночи все время пытается отвоевать принцессу у царства дня. По ходу действия главные герои перестают понимать, кто же прав, кого держат в заточении, а кого нет. В конце, понятное дело, принц соединяется с принцессой, Папагено с Папагеной, а злодеи проваливаются в ад.

Мускатный Орех провела пальцем по оправе очков.

– Но у тебя сейчас нет ни птицелова, ни волшебной флейты, ни колокольчиков.

– У меня есть колодец, – сказал я.

– Если ты сможешь его получить. – Мускатный Орех изобразила приветливую улыбку, будто развернула передо мной шикарный носовой платок. – Этот твой колодец. Но все имеет свою цену.

* * *

Когда я уставал от своих историй или не мог подобрать слов, чтобы продолжать дальше, Мускатный Орех, давая мне передохнуть, рассказывала о своем детстве, и ее истории оказывались куда длиннее и запутаннее. Вдобавок в них не было никакого порядка – в зависимости от настроения, она то и дело перескакивала с одного на другое, без всяких объяснений нарушала ход событий. Или вдруг в рассказе появлялся важный персонаж, о котором я прежде не слышал. Чтобы понять, к какому периоду ее жизни относился тот или иной эпизод, надо было изо всех сил шевелить мозгами, но и это не всегда помогало. Она рассказывала о том, что видела собственными глазами, и в то же время – о событиях, свидетельницей которых не была.

1 ... 122 123 124 125 126 127 128 129 130 ... 188
Перейти на страницу:

Комментарии

Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!

Никто еще не прокомментировал. Хотите быть первым, кто выскажется?