Хроники Заводной Птицы - Харуки Мураками

Ну, лысеет человек. В большинстве случаев он не виноват. Сколько у него волос выпадает: больше, чем у других, или меньше? Мне мой начальник, когда я у них подрабатывала, говорил, что процентов на девяносто это от генов зависит. Получил такой ген от деда или отца – и все. Что ни делай – рано или поздно все равно лысеть начнешь. Тут уж не скажешь: мол, от воли человека все зависит. Придет время – этот самый ген встает и говорит: «Ну что? Поехали потихоньку?» (не знаю, правда, способен ген на такие штуки или нет), и волосам ничего не остается – только выпадать. Разве это справедливо? Конечно, несправедливо.

* * *

Теперь ты знаешь, что я далеко-далеко, вкалываю на фабрике, каждый день, изо всех сил. Что к парикам и их производству у меня большой личный интерес. В следующий раз напишу побольше, как работаю, как живу.

Ну ладно. Пока. Бывай здоров!»

Мальчик крепко уснул, и ему приснился сон, в котором все было как наяву. Он понимал, что это сон, и от этого становилось легче. Я знаю: это – сон, а вот до этого был не сон. Тогда все было взаправду, по-настоящему. Я запросто могу отличить, чем одно от другого отличается.

Во сне мальчик глубокой ночью оказался в саду. Вокруг ни души. Он взял лопату и принялся раскапывать ту самую яму, которую завалил землей долговязый. Лопата была прислонена к стволу дерева. Яму этот долговязый чудак засыпал только что, поэтому копать было не так трудно, но много ли надо пятилетнему мальчишке – подержал тяжелую лопату и уже запыхался. К тому же он был босиком, и ступни ужасно мерзли. Но мальчик пыхтел и орудовал лопатой, пока из земли не показалась та самая, закопанная верзилой тряпка.

Заводная Птица голоса больше не подавала. Взобравшийся на сосну коротышка не показывался. От висевшей в округе тишины звенело в ушах. Верзила и коротышка будто испарились. «Но в конце концов это же сон», – думал мальчик. Заводная Птица, похожий на отца дядька, что залез на дерево, – это не сон, это все наяву было. И никакой связи между тем и этим нет. Но странное дело: выходит, он сейчас, во сне, раскапывает ту яму, которую вырыли на самом деле. Как же отличить, где сон, а где не сон. Вот, например, эта лопата – настоящая она или только снится?

Чем больше мальчик думал, тем меньше понимал, что к чему. Тогда он перестал ломать голову и принялся копать изо всех сил. Наконец лопата наткнулась на тряпичный сверток.

Мальчик осторожно обкопал землю вокруг тряпки, стараясь не повредить то, что в нее завернуто, потом опустился на колени и вытащил сверток из ямы. С ясного, без единого облачка, неба, не встречая на пути никаких преград, на землю струился холодный сырой свет полной луны. Странно, но во сне мальчику почти совсем не было страшно. Ужасное любопытство разбирало его. Развернув сверток, он обнаружил человеческое сердце. Оно оказалось такого же цвета и формы, как на рисунке в энциклопедии. Сердце еще жило и шевелилось, напоминая только что брошенного родителями ребенка, – энергично пульсировало, хотя крови из перерезанных артерий видно не было. В ушах у мальчика громко стучало: бум! бум! бум! Это колотилось его сердце. Два сердца – похороненное и его собственное – размеренно бились в унисон, будто о чем-то разговаривая друг с другом.

Переведя дух, мальчик решительно сказал себе: «Нечего бояться! Подумаешь, человеческое сердце. В энциклопедии такое же. У любого человека есть сердце. И у меня тоже». Успокоившись, он снова завернул сердце в тряпку, положил в яму и засыпал землей. Потом утрамбовал землю босой ногой, чтобы не было заметно, что яму кто-то раскапывал, лопату прислонил к дереву там, где стояла. Ночью земля была холодная как лед. Покончив с делом, мальчик вскарабкался на подоконник и залез обратно в свою теплую, хорошо знакомую комнату. Отряхнул подошвы над ведерком для мусора, чтобы не запачкать простыню, и забрался в кровать, собираясь уснуть, но ту заметил, что в ней уже кто-то лежит. Этот кто-то спал на его месте, накрывшись одеялом.

Рассердившись, мальчик сильно дернул за одеяло. «Эй! Ну-ка уходи отсюда! Это моя кровать!» – хотел крикнуть он, но голос куда-то пропал. В постели мальчик увидел самого себя. Он лежал на кровати и мирно посапывал носом во сне. Мальчик замер как вкопанный, лишившись дара речи. «Если я уже сплю здесь, то где же спать другому я?» Мальчик впервые испугался по-настоящему. Страх был такой, что, казалось, пробирал до мозга костей. Мальчик хотел закричать. Как можно громче и пронзительнее, чтобы разбудить того себя, который спал, и вообще всех в доме. Но голоса не было. Как он ни напрягался, так и не смог издать ни звука. Тогда мальчик схватил себя спящего за плечо и стал трясти изо всех сил. Но спящий не просыпался.

Делать нечего. Мальчик скинул с себя кофточку на пуговицах, бросил ее на пол, потом, напрягая силенки, отодвинул спящего двойника и втиснулся с краешку на узкую кровать. Ведь надо же отвоевать себе место! «Иначе, – подумал мальчик, – меня могут выпихнуть из моего мира». Лежать было неудобно – тесно, даже подушки не хватило, но все равно, стоило только лечь, как глаза тут же начали слипаться. Мысли путались, и через мгновение мальчик уже крепко спал.

* * *

Когда на следующее утро мальчик проснулся, выяснилось, что он лежит один посередине кровати. Подушка, как всегда, была у него под головой. Рядом никого. Он не спеша встал с постели и осмотрел комнату. На первый взгляд в ней ничего не изменилось. Стол – тот же, шкафы – те же, тот же торшер. Стрелки часов на стене показывали 6:20. Но мальчик знал: что-то здесь не так. Хотя с виду вроде ничего не изменилось, это было не то место, где он уснул прошлой ночью. Воздух, свет, звуки, запахи – все стало не таким, как раньше. Разница была едва уловима, другой бы и не заметил, но мальчик ее чувствовал. Он скинул одеяло и осмотрел себя. По очереди пошевелил пальцами. Все в порядке. С ногами тоже. Ничего не болит, не зудит, не чешется. Мальчик слез с кровати и пошел в туалет. Пописав, встал у умывальника, посмотрел в зеркало. Снял пижаму, взобрался на стул и оглядел свое незагорелое маленькое тело. Ничего необычного он не заметил.

И все же что-то было не так. Мальчику казалось, что его поместили в другую оболочку. Он еще не освоился как следует в своем новом теле. Было в нем нечто такое, что никак не вязалось с его натурой. Мальчик вдруг почувствовал себя беспомощным, ему захотелось крикнуть: «Мама!» Но голос пропал. Голосовые связки не слушались, сколько он их ни напрягал, не вызывали ни малейшего колебания воздуха. «Мама» – само это слово исчезло, испарилось, будто его больше не существовало в природе. Скоро, однако, мальчик понял, что на самом деле исчезло вовсе не слово.

ЭПИДЕМИЯ ОККУЛЬТИЗМА В МИРЕ ШОУ-БИЗНЕСА

Из ежемесячника «…», декабрь

В таких явлениях, как повальная мода на экстрасенсорные методы лечения, которая охватила сейчас мир шоу-бизнеса, обычно виновата поднимаемая вокруг них шумиха, но подчас в происходящем оказываются замешанными и какие-то тайные организации.