Когда поёт Флейта Любви - Анна Кривенко

страшной смерти в этом доме одного охотника, чтобы больше никто не появлялся тут и не нашел потерянные документы. Так родилась легенда о Волчьей Скале). И вот однажды шериф Смит, как ожидалось, пронюхал о предательстве своего близкого подчиненного и решил уничтожить его как можно скорее. Боул спасаясь бегством, попросил приюта на одну ночь в семье миссионера Лионнела Хоффмана, и его гостеприимно укрыли. Всего одну ночь пробыл он там и утром исчез из города, но обезумевший шериф решил, что Боул передал миссионеру компрометирующие его документы и в ярости приказал уничтожить всю его семью.

— И они погибли, — прошептал старик дрожащим голосом, — тот святой человек, его добродетельная жена и их сын, еще совсем ребенок. А все потому, что я провел там эту злосчастную ночь!

Охотник отвернулся, не желая, наверное, чтобы Хота видел его боль, но тот тронул его за плечо.

— Сэр! Вы невиновны! Виноват этот злодей! Думаю, святой человек и его жена уже давно простили вас, да и Бог простил вас, видя, как сильно вы раскаиваетесь!

Охотник сделал прерывистый вдох.

— Мне так жаль, что тот мальчишка так и не смог вырасти и прожить полноценную жизнь. Он мог бы стать таким же успешным стрелком, как ты! — произнес старик, оборачиваясь к Хоте. На лице юноши замерло трепетное выражение.

— Я должен вам сказать: этот ребенок вырос и стал стрелком! Он получил свою жизнь! Он жив!

Старик изумленно смотрел на молодого человека, а потом немного испуганно произнес:

— О чем ты говоришь?

— Я и есть этот мальчик! — решительно, но мягко произнес Хота. — Меня зовут Леонард Хоффман! Я выжил, вырос и стал стрелком!

Глаза бедного охотника округлились, а сам он так сильно попятился, как будто увидел привидение.

— Не может быть! — испуганно пробормотал он. — Ты пришел отомстить мне?

Хоте пришлось долго убеждать бедного старика, что он здесь не для этого. Пробыв с ним еще около часа, Хота немного рассказал о себе и спросил:

— Когда состоится суд над шерифом, вы готовы выступить свидетелем?

Охотник утвердительно кивнул:

— Да, малыш! Я на все готов, чтобы искупить свою вину перед твоими родителями…

— Бог уже простил вас! — торжественно проговорил Хота и улыбнулся. — Ваша вина не нуждается в искуплении! Просто отдайте сердце Богу, и тогда я и мои родители на небесах будем счастливы!

Старик прослезился, а Хота впервые в жизни почувствовал, что в его сердце больше нет и намека на ненависть и боль. Бог полностью освободил его!

— Спасибо, Иисус! — прошептал Хота, посмотрев в голубые небеса. Тонкая слеза скатилась по его щеке, но это была слеза радости и умиления души…

***

Спустя один год…

София проснулась от того, что солнечный свет защекотал ее лицо. Она открыла глаза, но тут же зажмурилась. Это был первый раз, когда она ночевала в индейском «типи», и новая обстановка приводила ее в состояние сильного эмоционального возбуждения.

Девушка осторожно приподнялась и села. Хота спал рядом, и его отросшие до плеч волосы разметались на подстилке из теплых шкур. София с удовольствием полюбовалась его крепкими руками, широкими плечами, а также выражением полного умиротворения на красивом лице. А еще ей безумно нравились его длинные волосы! В ее сердце он был неизменно Хотой из племени апачей, а не мистером Леонардом Хоффманом.

Они были женаты больше года, и это был самый замечательный год в ее жизни. Хота оказался очень заботливым и нежным человеком, хотя иногда и мог вспылить даже по пустякам. Но самой его яркой чертой по-прежнему было задорное ребячество. Он мог подшучивать над нею целыми днями, и это было так весело! Например, уже несколько дней он называл ее не иначе, как Сластена. «Иди сюда, Сластена! Приготовь мне мяса, Сластена! Пора спать, Сластена!». Почему? А только лишь потому, что неделю назад, когда они еще были на земле белых, она съела сразу пять пирожных и хотела заняться шестым, но Хота ей не разрешил.

— Думаешь, нашему сыну понравится такое количество сахара? — побранил он ее и указал на ее большой круглый живот.

Вспомнив об этом моменте, София непроизвольно погладила себя по животу. Через месяц у них должен был родиться ребенок. Хота утверждал, что это будет сын. Он уже придумал ему два имени. Первое и основное будет индейским — Мэхпи, что означает Небо! «Этот ребенок — дар Божий! — говорил Хота, — поэтому его имя должно быть небесным». А вторым именем его будет Лионнел! Лионнел Хоффман, как его дорогой дед!

«А если все-таки будет девочка?» — допытывалась София, но Хота твердо говорил: «Нет! Будет сын!». София начинала нежно поглаживать его по руке и не унималась: «Ну а если все-таки?..».

Может его смягчил ее кроткий тон голоса или же нежное поглаживание, но Хота однажды смирился и произнес:

— Если девочка, то назовем ее Мэпия — Небесная! А также Эллен Хоффман, в честь бабушки!

София улыбнулась и снова взглянула на спящего Хоту. Он все всегда выбирал сам! Он был настоящим командиром, но… София не была против. Ей было уютно под его властью. Она всю жизнь была одинока, брошена, поэтому находиться под его безграничной опекой было сладостно!

Хота зашевелился во сне и перевернулся на другой бок.

— Эй, соня! Пора вставать! — нежно прошептала София, шутливо нажимая ему на кончик носа, но Хота несогласно замычал, так и не открыв глаза.

— Пока мы в племени, можно отсыпаться, — проговорил он. — Четан обеспечит нас мясом на две недели, поэтому мы можем никуда не спешить. Ложись!

— Но я уже не хочу спать! — запротестовала София.

— Наш сын хочет, — парировал Хота, так и не открыв глаз.

— Откуда ты знаешь? — засмеялась София.

— Я чувствую, — на ходу придумал Хота, опять переводя все в шутку.

В этот момент ребенок в животе Софии зашевелился и начал активно двигаться.

— Ага! На сей раз права я! — шутливо возликовала София. –

Наш ребенок услышал тебя и сообщил, что он не спит!

Хота наощупь нашел ее живот и приложил к нему руку.

— Сынок! Как ты мог так подставить папу? — пробормотал он, а ребенок в ответ ударил по его руке ножкой. — Ладно, ладно! Не сердись! Встаю!

София беззвучно хохотала. Их ежедневные шутливые диалоги доставляли ей массу удовольствия, потому что в них было так много любви!

Хота присел на шкурах и откинул в сторону одеяло.

Но в этот момент тент, закрывающий вход в «типи», раздвинулся, и в палатку заскочил маленький двухлетний мальчуган. Его большие черные глаза были наполнены таким любопытством, что он тут же подбежал к Хоте