Каждые сто лет. Роман с дневником - Анна Матвеева

Однако Константин Никанорович понимал свободу очень своеобразно. Себе он предоставлял её в полной степени, а жену бешено ревновал, случалось, что бил Марью Степановну. Также пьяница он был горький. Относительно женского пола, то просто был развратник. Изменял он ей постоянно, путался и с бабами, и с учительницами. Удивительно, как у такого отца сыновья вышли такие чистые! Вот Костя мне верен всегда.

Марья Степановна на всё смотрела сквозь пальцы, хотя душой страдала. Когда он в пьяном виде очень уж ей надоедал, то она сама шла к его любовнице, простой бабе, и звала её лечь с ним вместо неё. Баба даже удивлялась, но Марья Степановна находит это естественным, так как она не могла постоянно ему угождать.

Однажды Константин Никанорович посадил свою любовницу-прислугу за стол и велел Марье Степановне наливать той чай, но она, хотя терпевшая и эту связь, здесь уж не выдержала и вытащила прислугу из-за стола за косу. А в последние годы Костины родители жили врозь на разных заводах.

Екатеринбург, август 2008 г.

Старый дневник Ксаны

Мама как ушла на пенсию, так и вернулась – снова работает в своём дендрарии, только теперь уже на четверть ставки. «Иначе все деревья загубят», – объяснила она мне своё решение. Андрюша долго лежал на Агафурах, а сейчас он дома, точнее, в Медном саду. Вдруг он полюбил там бывать, один раз поехал за компанию с мамой, остался, как мы думали, на одну ночь, но теперь утверждает, что «насовсем». На конечной остановке автобуса Андрюша подобрал щенка-дворянина, потом к ним прибился ещё один брошенный пёс. Андрюша назвал их Кариком и Валей в честь героев книжки, которую я читала ему когда-то давным-давно. Псы сторожат дом и, к сожалению, бегают по грядкам, вытаптывая мамины посадки.

Я приезжаю сюда два раза в неделю, привожу продукты и совершаю мини-подвиги на огороде. Не люблю ни сам участок, ни облезлый домик, ни брехливых Карика и Валю, ни лицемерные названия соседних коллективных садов – «Вишенка» и «Ягодка» (притом что тот и другой принадлежат сотрудникам каких-то «органов»). Но есть и хорошие новости – куст сирени, от запаха которой меня так всю жизнь и мутит, вырубили, так как он страдал от микроплазменной болезни: «Весь, бедолага, покрылся ведьмиными мётлами», – рассказывала мама. Я попросила её больше не сажать в саду сирень, уж лучше барбарис какой-нибудь.

Андрюше здесь и вправду хорошо. Мне духу не хватало сказать Андрюше и маме, что Медный сад придётся продать. Нам придётся продать всё, что у нас есть, – даже то, в чём мы сами нуждаемся…

Похоже, мама не представляет себе, о какой сумме Долга идёт речь, а может, она надеется на то, что Андрюшина «невменяемость и недееспособность» отменит выплаты? У меня в этом уверенности нет, как нет и иллюзий в отношении российской юридической системы. Да ещё и Ольгина мать – наша судья, подумать только…

Я не вижу здесь ни интриг провидения, ни Божественного возмездия – просто случай, каких множество. И в какую сторону тот случай развернётся, от нас уже никак не зависит. Можно сколько угодно вглядываться в слепые глаза Фемиды и торопить её с ответом, вердикт будет вынесен строго в положенный час, все ружья на сцене разом выстрелят – это будет посмертный салют в честь погибшего мальчика и ропот недовольства по поводу выжившего.

Я рассказала об этом только Танечке: не хотела пугать маму и тем более Андрюшу.

– Но ведь это конфликт интересов! Напиши заявление, потребуй, чтобы судью заменили.

– Танечка, ты смотришь слишком много американских сериалов! Никто никого не заменит, а кроме того, я не хочу об этом рассказывать… Только-только стали забывать про Тараканова, ну как ты не понимаешь…

– Это ты не понимаешь! – рассердилась сестра. – Каким бы она ни была профессионалом, прежде всего это несчастная мать, у которой зверски убили ребёнка. Вот увидишь, она вам отплатит по полной!

Скоро мы узнаем, права Танечка или нет, – судебное заседание назначено на следующий вторник.

Екатеринбург, июнь 2018 г.

Странно, что в моём старом дневнике нет подробной записи о судебном заседании! Постараюсь вспомнить, как всё было.

После двух месяцев, проведённых в Медном саду, Андрюша выглядел куда лучше и здоровее, чем раньше. Адвокат был этим недоволен, он предпочёл бы видеть своего клиента несколько менее румяным и полным. На лекарствах Андрюша сильно растолстел, даже в зале суда он думал только о еде. Попросил адвоката передать мне записку, я думала, там что-то дельное, а он опять просил купить ему пиццу в перерыве.

Заседание хотели сделать закрытым, но в последний момент передумали и пустили всех желающих, включая прессу и родственников пострадавших. К ужасу моему, пришла Варя с татуированным с головы до ног оператором – она тогда ещё не окунулась в церковную жизнь и работала репортёром на местном телеканале. Я надеялась, что Варе хватит ума и такта не подходить ко мне, но нет: сделав скорбное лицо, она обняла меня со всей силы. От неё пахло кокосовым маслом – какой-то пляжный аромат. Оператору разрешили снимать только начало процесса.

Пришёл Владимир Степанович: он сидел передо мной и постоянно оборачивался, как бы проверяя моё присутствие.

Пришли родители и друзья погибшего газовщика – от них исходили физически ощутимые волны справедливой ненависти.

Пришла Танечка и села рядом: во время заседания она молчала, но каждый раз в самый нужный момент брала меня за руку, а большего, честно, не требовалось.

Андрюша сидел опустив голову.

Последним в зал вошёл Алексей Кудряшов со своими помощниками. Один был низкорослый бородач с фотоаппаратом наготове, другая – миловидная девушка с очень длинными и гладкими, как будто покрытыми мебельным лаком волосами. Кудряшов так поглядывал на свою лакированную помощницу, что было совершенно очевидно, в каких он с ней отношениях был, есть или будет в самое ближайшее время. Он отлично выглядел: купил новую трость, красиво поседел и, судя по всему, вколол себе свежую порцию ботокса. Варя тут же подскочила к Лёше, они расцеловались и начали оживлённо болтать, как нормальные одноклассники. Лакированная блондинка косилась на Варю с терпеливой ненавистью – опасалась конкуренции.

Политический рейтинг Кудряшова, как я теперь понимаю, переживал в ту пору не лучшие времена. Посты свои он к тому времени потерял, серьёзной репутации не нажил. Оппоненты обходили его по всем статьям – глубиной познаний, опытом, даром убеждения, умением плести интриги. Лёша в ответ мог предложить не так много: свою импозантную внешность, таинственную хромоту и страсть к драматическим инцидентам. Суд над Андрюшей привлек Кудряшова, как цветок привлекает голодную пчелу. Резонансное дело! Приговора по нему ждали не только уральские, но и федеральные СМИ, такого Алексей Евгеньевич просто не мог пропустить… Со мной Кудряшов даже не поздоровался, что выглядело вполне логично, если вспомнить обстоятельства нашей последней встречи.