Желание быть городом. Итальянский травелог эпохи Твиттера в шести частях и тридцати пяти городах - Дмитрий Бавильский

Я зашел часов в шесть вечера, а внутри все цветет и переливается – алтарь, потолок, похожий на паркет, капеллы, будто здесь уже давным-давно празднуют Рождество. Пока ходил, у-у-у-ух, и свет погас, сокрылось дневное светило и Сант-Андреа тут же отсырел. Точнее, отморозился.

В Мантуе мне нравится все, и крайне комфортно, кажется, что, на мой вкус, она лучше всех предыдущих городов вместе взятых – полное совпадение фонетики и образа, ожиданий и реальности. Это, конечно, первые впечатления, а они всегда, в плюс или в минус, накрывают с головой.

Квартиру я себе заказал, как и мечталось, вблизи от Палаццо Те, чтобы, что ли, почувствовать его еще и изнутри – на почве общей почвы. Это тихий, зеленый район, состоящий из двухэтажных (реже трехэтажных) домов, окруженных садиками-палисадниками. Меня приняла простая семья, выделившая внутри своего дома квартиру с отдельным входом. Позади фасада есть еще огород с верандой, где виноград вместо крыши. Висят спелые грозди. У ворот растет огромная хурма и размазывает переспелые плоды по асфальту. В доме две кошки. Пока ко мне заходила только одна, черная.

Но более всего сразили горячие батареи. Вот уж респект хозяевам так респект. Днем на улице тепло, особенно на солнце, нивелирующем прохладный ветерок, а вот вечером, понятное дело, всю эту красоту выключают и, чтобы согреться, надо пить красное. Желательно стаканами.

В квартире есть библиотека по искусству, в том числе комплект журналов или же ежемесячных альбомчиков на склейке, посвященных главным циклам итальянских фресок в разных городах страны.

Ощущение, что я далеко за городом, хотя уже сегодня прошел Мантую если и не вдоль, то поперек, пока не вышел к холодному озеру. Точнее, я не знаю, какая в нем вода («А воды в Мантуе много», сказал один классик, глядя на питьевые колонки, льющие воду на городских площадях), но оно мне кажется холодным, примерно как Светлый Яр, припрятавший на дне своем град Китеж.

Светлый Яр же – озеро холодное?

Некогда отдаленное Палаццо дель Те действительно похоже на «все» загородные дома знати – они из его формата росли, росли и, наконец, выросли. Если учесть, что прообразом усадьбы Федерико II Гонзага выбрал римскую виллу, то эйдос всего усадебного украшательства, дожившего и до наших времен, имеет структуру палимпсеста, на который последовательно налипали находки и придумки всех последующих эпох.

Самое сильное впечатление возникает мгновенно: дворцовый комплекс за рустованными стенами, низкорослый и принципиально горизонтальный. Вытянутый вдоль поля и не слишком харизматичный – явлением изначально вспомогательным, созданным не для повседневной жизни, но нерегулярных приключений. Из-за чего все здесь, внутри, кажется разреженным – логика пространств в помещениях и на территории сада, коллекции и украшения, тени и тишина, сам воздух.

Это важно понимать, чтобы не сильно ругать состояние Чайного дворца, который, подобно советскому утру, встречает прохладой (он же в низине стоит) и отчаянной бодростью.

Дело даже не в состоянии «титульных» фресок167, которые сверкают, как вчера нарисованные, но в совершенно ненужных дополнениях, налипших из-за туристического использования «объекта»: чтобы не зря брать деньги за билет, на втором этаже палаццо разметили сразу несколько городских коллекций – египетскую, античную и художников-как-бы-импрессионистов из собрания Мондадори.

Чтобы ни одно из крыльев Чайного дворца не пустовало, там проходят выставки современного искусства, яркого, но бессмысленного. Пустые анфилады практически без экспонатов, с равномерно распределенными знаками внимания (мебели или росписей, росписей или отдельных мебелей) напоминают (?) костяшки суставов, разбухших от вековой водянки. Пустота внутри накладывается на пустоту снаружи, которая сочится в дверные и оконные проемы, чтобы главным в конечном счете оказалась низина на краю города – огромная, никак на себе не настаивающая линза «минус-холма», вокруг да около заполненная сонными футбольными полями.

То же самое опустошение, подчеркнутое куцей и непонятно откуда взявшейся экспозицией, транслирует и отдельно стоящий от дворца, огромный, как манеж, зал Polivalente – его отдали автономному Международному центру искусства и культуры Палаццо Дель Те, который сейчас проводит там громадную выставку по истории текстиля. У кого есть время, могут осмотреть и ее. А есть ведь еще небольшой садик с актуальными скульптурами.

Даже в грот Секретного дворика, куда Гонзага ходили предаваться дополнительным фривольностям, всунули звуковую инсталляцию, в которой максимально преувеличенный звук падающей капли внезапно сменяется криком невидимого смотрителя: «Отойдите от фресок! Отойдите от фресок!»

Хотя в Секретном дворике особых фресок практически нет, одни лишь гротески да декор – остатки былой роскоши расползаются и по двум крыльям летнего дворца. Все идут в Зал с историей Психеи и в Зал гигантов, расписанный под руководством и по эскизам Джулио Романо, и фрески эти действительно продолжают пленять нарезкой крупных планов – в отличие от других помещений (так, «История Психеи» задрана под потолок) и привычных способов бытования настенных сюжетов, Зал гигантов расписан полностью, начиная от пола и забирая свод.

Основные сюжеты, таким образом (там, где гиганты с силой вырывают нарисованные колонны из основания самого дворца), разбегаются по стенам прямо на уровне глаз, из-за чего живописные эффекты многократно увеличиваются, словно бы я уже не в музее, но листаю альбом большого формата.

Значит, эти фрески должны выдерживать и первое приближение, и второе, и какое угодно.

Выдерживают, разумеется, века поклонения врать не станут, хотя идеализированный их образ «из учебника» оказался тоже немного раздутым.

Каждый раз, листая репродукции (первый раз я увидел Зал гигантов, конечно же, в черно-белом варианте) и читая описания, автоматически преувеличиваешь размеры стихийного бедствия, изображенного Романо, – для ума они могут оказаться какого угодно масштаба.

А в жизни все четко и конкретно, то есть совершенно иначе: в зале фрески, за окнами соседних залов – в люльках реставраторы и мастеровые, продолжающие наслаивать слои жизнерадостности.

Главное во всем этом комплексе, состоящем из анфилады бездонных дворов, разделяемых искусственным каналом с огромными карпами, это меланхолия запущенности, подобно пожару почти мгновенно охватившей увеселительные усадьбы Гонзага после заката династии. Приспособленный под конюшню, пару веков Палаццо дель Те стоял запущенным, ветшал и осыпался, теряя садовые скульптуры и внутренний декор, превращаясь в зримое воплощение романтической поэзии.