Восхождение - Борис Сопельняк

Так случилось, что к Борису попали не только свежие, но и довольно старые номера «Зольдатен цайтунг». С особенным интересом он читал серию репортажей, посвященных Сталинградской битве. Для него было открытием, что к Волге немцы все-таки вышли и воды из священной русской реки попили, что когда их окружили, в войсках начался самый настоящий голод, и солдаты получали не более ста граммов хлеба в сутки, что если бы не закончились боеприпасы и не страшная болезнь, косившая доблестных солдат вермахта куда беспощаднее, нежели русские пулеметы, фельдмаршал Паулюс ни за что бы не сдался.

Когда Борис спросил у Кольвица, не знает ли он, что за болезнь косила немецких солдат, того даже передернуло.

– Холера, – с содроганием выдохнул он.

– Не может быть! Откуда она взялась?

– Думаю, что от русских. Бои-то шли за каждый дом, за каждый этаж, а это значит, что с русскими было непосредственное соприкосновение. А они такие грязнули, такие неряхи и свиньи, что такое понятие, как гигиена, в их быту, по-моему, просто отсутствует. За полтора года, которые провел на Восточном фронте, я такого насмотрелся, что диву давался, как они не вымерли от той же холеры, чумы или дизентерии.

Услышав такое нелестное мнение о русских людях, Борис хотел было обидеться, но, вспомнив, что творилось в окопах Первой мировой, махнул рукой.

– Этот чертов фельдшер прав, – вздохнул он. – Что такое гигиена, нам пока что неведомо. Я же помню, как поражались наши солдаты, когда мы врывались в немецкие села, и они видели облицованные кафелем коровники. «У нас так даже господа не живут, – вздыхали они, – а тут коровы… Да и едят немцы не так. У нас вся семья хлебает из одного горшка, а немцы – каждый из своей тарелки. О сортирах и говорить нечего: теплые, с водой и с мягкой бумагой. И никто с улицы не топает в сапогах к столу: обязательно переобуется в домашние тапочки. Эх, Расея, Расея, неумытая моя Расея!»

Но больше всего Бориса поразила меленькая заметка, опубликованная в разгар уличных боев. Какой-то врач с недоумением сообщал, что из оборудованных в подвалах лазаретов стали пропадать трупы умерших от холеры солдат.

– А это вы, ефрейтор Кольвиц, можете объяснить? – сунул Борис под нос фельдшеру газету. – Может быть, их сбрасывали в большую воронку и сжигали?

– Едва ли. Если бы дошло до этого, то воровать трупы не стали бы, а наоборот, тщательно бы их пересчитывали, составляли соответствующий акт, и только после этого – в воронку. Нет, тут что-то другое, тут какая-то тайна – это я вам как медик говорю, – глубокомысленно закончил он.

И в этом ефрейтор Кольвиц был прав! Одна из величайших тайн той войны была раскрыта лишь десять лет спустя. Но когда профессор Кольвиц прочитал о ней в «Штерне», то сразу вспомнил тот странный разговор с бароном Скосыревым и искренне пожалел, что не может переслать ему журнал.

А дело было так… Первые тревожные сообщения о вспышке холеры пришли в Москву еще летом 1942-го. Но, самое странное, эпидемия началась не в советских отступающих войсках, а на территории, занятой врагом. Когда немецкие дивизии подошли вплотную к Сталинграду, а потом вошли в город, холера в их рядах бушевала с невиданной силой. И это несмотря на их хваленую гигиену и любовь к чистоте и порядку!

С одной стороны, холера стала неожиданным союзником русских: на первый взгляд, пусть себе свирепствует и дальше. Но в том-то и проблема, что эпидемия линии фронта не признает и в любой момент может перекинуться на красные полки.

В Ставке забили тревогу! В Кремль вызвали наркома здравоохранения и поставили вопрос ребром:

– Есть ли возможность предотвратить холеру в наших войсках? И если есть, то что для этого надо сделать?

– Послать в Сталинград профессора Ермольеву, – ответил нарком. И после паузы добавил: – Наделив ее чрезвычайными полномочиями.

Надо сказать, что выбор наркома здравоохранения был не случайным, так как Зинаида Виссарионовна Ермольева считалась признанным авторитетом в борьбе с холерой. Именно в ее лаборатории был разработан метод получения так называемого холерного фага, самого надежного и самого эффективного средства в борьбе с этой смертельно опасной болезнью. Необходимость создания этого бактериофага была острейшей, ведь холера всегда считалась неизбежным спутником воюющих армий. Скажем, во время Севастопольской кампании 1854–1855 годов англо-французские войска от русской картечи и штыковых атак потеряли 73 тысячи человек, а от холеры – 18 тысяч. Не убереглись от этой пагубной заразы и русские полки, которые недосчитались около четырех тысяч человек.

Учитывая все это, Зинаиду Виссарионовну поздней ночью привезли в Кремль, наделили чрезвычайными полномочиями и на следующий день отправили в Сталинград. До города Зинаида Виссарионовна добралась в два часа ночи и тут же открыла заседание чрезвычайной комиссии по борьбе с холерой. Выводы, которые сделала комиссия, были шокирующими: так как через город ежедневно проходят тысячи солдат и эвакуированных мирных граждан, нет никакой гарантии, что они не только не занесут эпидемию в Сталинград, но и не повезут ее в глубокий тыл. А это катастрофа!

Действовать надо было немедленно, поэтому решили всем без исключения солдатам и офицерам дать созданный Ермольевой бактериофаг. Но так как она привезла его мало, пришлось звонить в Москву. И надо же так случиться, что эшелон, в котором везли с трудом изготовленный препарат, разбомбили немецкие летчики.

Стало ясно, что теперь эпидемии не миновать и холера начнет косить русские полки. Но Зинаида Виссарионовна, проявив неженский характер, решила наладить производство бактериофага в осажденном Сталинграде. Где? В специально созданной подземной лаборатории. Дело пошло на лад, бактериофага было в достатке, и врачи делали по пятьдесят тысяч прививок в день.

Все плотнее сжималось кольцо окружения, все беспощаднее становились бои не только за каждый дом, но и за каждый этаж, все больше было потерь, но… не от холеры. А вот в немецких войсках холера лютовала!

Профессор Ермольева была не только фронтовым врачом, но и серьезным ученым, поэтому она не могла не заняться чисто исследовательской работой. Но так как для этих исследований нужен был «материал», пришлось обратиться к полковым разведчикам. Эти бесстрашные парни, которым было море по колено, изрядно оробели, когда им приказали таскать из немецкого тыла не разговорчивых «языков», а трупы умерших от холеры солдат. И лишь после того, когда с ними поговорила сама Ермольева и объяснила, что после соответствующих исследований каждый труп может стать отгадкой причины возникновения эпидемии, разведчики взялись за дело.

Именно тогда в Берлин полетели полные недоумения депеши о том, что из полевых лазаретов стали пропадать трупы умерших от холеры солдат, а один из врачей написал об этом в «Зольдатен цайтунг».

С еще большим удивлением профессор Кольвиц прочитал о том, что победе в Сталинградской битве Красная Армия обязана не только Чуйкову, Жукову, Василевскому и Рокоссовскому, но и фронтовому врачу Ермольевой. Оказывается, накануне решающего наступления Сталин позвонил по прямому проводу Ермольевой и задал три чрезвычайно важных вопроса: «Можно ли считать холеру побежденной? Не опасно ли держать под Сталинградом более миллиона солдат и офицеров? Не помешает ли эпидемия планам командования?»