Три заповеди Люцифера - Александр Овчаренко

— А ведь ты, мужик, меня узнал. — ледяным голосом произнёс Герман, с тоской чувствуя, как хорошее настроение растаяло, как утренний туман.

«Ах, как некстати! — мелькнула мысль. — Придётся «валить» алкаша! Иначе нельзя, отпусти его я сейчас, так он тут же в «ментовку» побежит и «…здравствуй, зона! Прощай, родимый дом»! Ах, как не вовремя!»

Крутояров побледнел, выронил от неожиданности метлу и попятился.

— Иди сюда! — хриплым, не своим голосом потребовал Герман, отчётливо чувствуя во рту внезапно появившийся металлический привкус.

— Не-а! — еле слышно прошептал перепуганный дворник, продолжая пятиться.

Вдруг неизвестно откуда появилась молодая, хорошо одетая девица, которая, как базарная торговка упёрлась руками в бока и нараспев по-блатному произнесла: «Это шо тут за базар? Костя, я не поняла, это шо за фраер и какие у тебя с ним тёрки»?

Контраст между внешностью юной дамы и её провинциальным говором был настолько резким, что Герман не выдержал и улыбнулся, но тут же согнал улыбку с лица, отметив про себя, что «валить» теперь придётся ещё и эту разбитную деваху. Не оставлять же в живых случайного свидетеля, тем более по всему видно, что краля алкашу не чужая.

Две смерти в обмен на одну счастливую семейную жизнь. Ах, как некстати!

У девушки под пальто угадывалась большая грудь, поэтому он ударил её ножом под левую лопатку, спокойно, без замаха. Со стороны могло показаться, что он обнял девушку и тут же отстранился. Отработанным движением Герман вытер клинок «Смерша» о кашемировое пальто жертвы, потом буднично поправил пакет с фруктами и двинулся на дворника.

Дальше произошло то, чего он никак не ожидал: парализованный страхом дворник, как заворожённый, проследил взглядом за падением женщины на чисто выметенный им асфальт, потом, как безумный, заорал что-то нечленораздельное и с голыми руками бросился на вооружённого ножом Германа.

Давным-давно в одной «закрытой» армейской «учебке», где Варана и ещё два десятка таких же молодых солдат учили профессиональным тайнам диверсионной работы, опытный инструктор говорил, что ни в коем случае нельзя недооценивать противника. Даже загнанный в угол небольшой зверёк отважно прыгает на человека, а уж сам человек в критической ситуации способен на такие поступки, которые даже он сам от себя не ожидает. Герман забыл об этом. Расслабился среди сытной и спокойной гражданской жизни, и забыл. Поэтому он очень удивился, когда оказался спиной на асфальте, а на горле почувствовал цепкие руки дворника. Ещё не осознавая опасности в полной мере, он ударил ножом нападавшего в левый бок, но тот, словно не чувствуя ранения, продолжал сжимать ему горло. Тогда он ударил ещё, потом ещё и ещё раз. Кровь уже пропитала оранжевый рабочий жилет, однако хватка хлипкого на вид алкаша не ослабевала, а воздуху в лёгких оставалось всё меньше и меньше. Он попытался ударить противника в сонную артерию, но не смог. Сил уже не было, сознание угасало. За мгновенье до того, как сознание померкло, Герман вдруг понял, чьё лицо ему привиделось ночью, когда он пытался проникнуть в тайники души любимой женщины: это был он сам. В душе и теле Василисы уже жил, ещё не рождённый его будущий сын!

13 час. 45 мин. 21 ноября 20** года,

г. Москва, Казанский вокзал

— Ушёл из дома и не вернулся, — глядя на отпечатанную типографским способом листовку, вслух прочитал Тушкан. — Слышь, Михалыч! — радостно заорал напарник. — Да это никак ты!

На листовке было фото десятилетней давности, и Калмыков на нём выглядел молодцевато и даже респектабельно. Сам скиталец нынче слабо походил на свой фотопортрет, точнее, совсем не походил. За месяц странствий Климент Михайлович похудел, осунулся, и зарос седой щетиной. Одежда на нём поистрепалась и теперь он своим видом напоминал вышедшего на пенсию бюджетника. Примкнувший к нему Тушкан, к удивлению Калмыкова, не изменился вовсе. Видимо, привычка вести кочевой образ жизни и довольствоваться в жизни малым наложила на него неизгладимый отпечаток. Невзирая на погоду и время года Тушкан постоянно был одет в потёртое демисезонное пальто, а на его крысином лице крупными буквами была написана готовность к любой афере, если она сулила хотя бы малую прибыль. Тюрьмы, или как говорил сам Тушкан, «зоны», не боялся, так как всегда «работал» по мелочам, что подразумевало минимальный срок, да и то при самом наихудшем раскладе.

— Помолчи! — прошипел Калмыков, со страхом озираясь по сторонам.

— Да ладно, Михалыч! — беззаботно махнул рукой Тушкан. — Тебя сейчас мама родная не узнает, не то что «легавый»[47]. Они стояли возле стенда «Внимание! Розыск» на Казанском вокзале, и Калмыков заметно нервничал.

План, который он выстрадал на украинской территории, только сначала казался простым и легко выполнимым. На деле всё оказалось гораздо сложнее. Убеждать Суслова в необходимости вернуться обратно в Москву пришлось долго. Возвращаться в Златоглавую Тушкан категорически отказывался. Сначала он придумывал различные отговорки, но после того, как Климент Михайлович окончательно раскрыл замысел быстрого и гарантированного обогащения, Тушкан, впечатлённый размером причитающейся ему в случае успеха доли, махнул рукой и согласился.

— Боюсь, «замочат» меня на исторической родине! — шмыгнул носом Родион. — Но деньги хорошие, стоит рискнуть.

— Да и меня в Москве не с цветами встречать будут, — вторил ему Калмыков. — Девять граммов свинца и для меня приготовлены, но другого выхода я не вижу. Нельзя нам всю жизнь по съёмным хатам прятаться — годы не те, да и деньги на исходе. Надо взять куш, чтобы на всю оставшуюся жизнь хватило, а потом — ищи ветра в поле!

— Это правильно, — качнул головой Тушкан. — Это я очень даже одобряю. Я вот уже давно об израильской визе мечтаю! Климат там для меня подходящий, медицина, говорят, одна из лучших в мире, что для моего подорванного здоровья тоже очень много значит, но главное, в Израиле никто не спросит о происхождении капитала, и, оттуда, как в старину с Дона, выдачи нет! А ты, Михалыч где гроши будешь тратить?

Однако ответить Калмыков не успел, так как в противоположном конце зала показался милицейский патруль и друзья-подельники поспешили ретироваться.

План Климента Михайловича был прост, а значит, реально выполним.

— Лучшая защита — нападение! — решил про себя Калмыков, и запланировал пустить на заклание одного из «партийных казначеев» «Ближнего круга». Кого именно придётся трясти, Калмыков так и не решил, но после того, как подошва его нечищеного ботинка коснулась перрона Казанского вокзала, решение пришло само собой.

Смысл всей операции состоял в том, чтобы обманом, а если придётся, то и при помощи угроз, вытрясти из «казначея» номер хотя бы одного банковского счёта, на котором хранились активы «Ближнего круга». После этого деньги предстояло поделить и разбросать по нескольким номерным счетам. Финальный аккорд этой не слишком хитроумной операции должен был проходить под лозунгом «уносите ноги»! Учитывая, что служба безопасности «Ближнего круга» и её руководитель Вацлав Лещинский в стороне стоять не будут, предстояло как можно быстрее исчезнуть из столицы, а впоследствии и из государства. Здесь, как нельзя лучше, могли пригодиться связи Тушкана в криминальном мире.