Мораль и разум. Как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла - Марк Д. Хаузер

Я остановился на этой дискуссии, чтобы поразмышлять о том, как современные представления об эмоциях животных помогают установить их вклад в кооперативные и конкурентные действия животных. Я хочу выяснить роль эмоций в поведении, которое руководствуется принципами, существенными для нормального функционирования любой социальной системы.

Рассмотрим страх — эмоциональное состояние, которое, очевидно, переживают многие животные, возможно, из-за его адаптивной роли в спасении от хищников и соперников[311]. Логика эмоций, подобно логике нашего концептуального знания и обучающих систем, может иметь свою специфику для разных видов переживаний. Боязнь змей отличается от страха высоты или ужаса перед надвигающимся приступом боли. Социальный психолог Сьюзан Минека показала, что люди и животные обладают своеобразной психологической готовностью на появление змеи реагировать возникновением страха и паники. Если группа обезьян резус, не имевшая опыта общения со змеями, наблюдала поведение экспериментальной группы обезьян при их столкновении со змеей, она с готовностью усваивала это опасение, с тревогой реагируя на появление змеи в следующий раз. Напротив, если неопытная группа резусов наблюдала демонстрацию страха своих соплеменников при виде цветочной клумбы, опасение не получало распространения. В следующий раз при виде цветочной клумбы они не проявляли никакой тревоги. Потребуется больше оснований, чтобы убедить примата, что с цветами тоже надо считаться. И если даже их можно было бы убедить в этом, состояние, связывающее цветы с опасностью, будет отличаться от неподдельного страха, который появляется при виде змеи. Этот вид страха также присущ и людям, как с обширным опытом взаимодействия со змеями, так и без него, причем страх перед змеями отличается от типичного состояния тревоги[312].

В отличие от людей и обезьян, крысы не имеют мимического выражения страха. В их поведении, однако, фиксируются специфические реакции замирания и бегства при виде всего того, что они находят угрожающим. При переживании страха у крыс, обезьян и людей отмечается целый каскад гормональных и нервных реакций. Например, когда человек испуган чем-то (это может быть громкий звук или вспышка света, неоднократно уже вызывавшая болезненное ощущение), у него наблюдается активация миндалины. Подобное явление характерно для всех млекопитающих.

Из-за взаимного наложения физиологических реакций и поведенческих ответов многие исследователи утверждают, что крысы, обезьяны и люди испытывают одну и ту же эмоцию — страх. Другие не соглашаются, заявляя, что фактическое переживание У каждого вида протекает по-своему, даже если есть параллели в поведении и некоторых аспектах физиологии. Например, возрастной психолог Джером Каган пишет: «Есть только одно весомое основание различать состояния, возникающие после болезненного удара током, у крыс и людей. Оно состоит в том, что лобные доли у человека намного больше. Когда люди слышат тон, который ранее был связан с ударом током, лобные доли активируются. Благодаря этому человек быстро приобретает контроль над биологическими проявлениями страха уже после двукратного предъявления тона. У крыс такого скорого проявления контроля быть не может»[313].

Хотя Каган, может быть, прав, его комментарий относительно видовых различий базируется на двух непроверенных предположениях. Размеры лобных долей имеют решающее значение для переживания страха и скорости, с которой устанавливается ассоциация между переживанием страха и тоном. Факт, что страх активирует лобные доли у людей, а у крыс этого не наблюдается, является интересным с точки зрения участия мозговой деятельности в проявлениях эмоций. Но от факта различия в активности разных областей мозга нельзя прямо переходить к утверждению, что обработка информации и переживание также имеют межвидовые различия. Информационная обработка ситуации у крыс, возможно, осуществляется в других центрах мозга, но переживание эмоции при этом может обеспечиваться тем же способом, как у человека.

Второе предположение, касающееся скорости образования ассоциации, также сталкивается с рядом трудностей. Хотя у человека ассоциацию между звуковым тоном и ощущением страха можно сформировать быстрее, чем у крысы или обезьяны, будучи приобретенной, эта ассоциация может вызывать ощущение страха, не обнаруживая никаких межвидовых различий. Крысы, обезьяны и люди будут переживать страх одинаково, независимо от того, насколько быстро возникла ассоциация. Различия в данном случае, по-видимому, связаны с механизмами научения, которые обеспечивают формирование ассоциации. Решающее значение здесь приобретает неодинаковый размер лобных долей, имеющих прямое отношение к научению, у разных видов. Лобные доли человека по своим размерам намного превосходят лобные доли других млекопитающих. Но эта интерпретация переводит дискуссию в другую плоскость: от различий в проявлении эмоций к различиям в способности к научению у разных видов.

Каган абсолютно прав, указывая, что наблюдения над поведением крысы не дают оснований для выводов относительно субъективных переживаний и чувств животного. Когда я говорю, что боюсь высоты, вы, конечно, не можете понять моих переживаний, если сами не испытываете страха высоты. Но даже если у вас есть боязнь высоты, вы все равно не сможете точно представить, что это означает для меня — испытывать такой страх. Однако, поскольку все люди, как представители одного биологического вида, имеют общую нервную и физиологическую основу, некоторые аспекты наших переживаний будут совпадать. Следовательно, когда вы говорите, что боитесь высоты, у меня есть общее понимание того, что вы подразумеваете. Я знаю это еще и потому, что мы — носители одного языка. Когда вы говорите «страх», я знаю — это слово обозначает особый вид эмоций.

При изучении животных мы просто не имеем доступа ко всей этой информации. По этой причине, может быть, не совсем разумно делать те же варианты предположений, как при обсуждении эмоциональной сферы человека. Те же самые проблемы возникают, когда речь идет об эмоциях маленьких детей. Когда животное или младенец замирает в испуге, наблюдается увеличение частоты сердечных сокращений, возрастает продукция гормона стресса кортизола, и они отворачиваются от очевидного источника опасности. Мы вполне осмысленно называем эти изменения признаками страха. В конце концов, это те же самые варианты реакций, которые взрослые люди часто обнаруживают, испытывая страх. Эти признаки указывают, что некоторые центры мозга сформировали оценочное суждение о ситуации, которое инициирует бегство или борьбу. Но мы не знаем, что означает переживание этого мучительного чувства для каждого индивидуума. Давайте отложим этот трудный вопрос в сторону. Вместо этого рассмотрим, как восприятие события — воображаемого, ожидаемого или реального — «запускает» эмоцию, а при случае и последующее действие.

У животных, живущих группами, либо в дикой природе, либо в неволе, эмоции вовлекаются в большую часть их повседневного существования. Животные участвуют в «политической» жизни своей группы, вырабатывают стратегии, пытаются подняться вверх в ее социальной иерархии или избежать любого возможного понижения в ее пределах. Восхождение требует мотивации, риска и агрессии, в то время как поддержание текущего статус-кво обязывает посылать сигналы подчинения и страха другим членам группы, занимающим более высокое место в иерархии. Матери, а иногда и отцы должны бороться, чтобы отлучить от материнской груди свое потомство, и часто приходится повторять попытку, поскольку способность детенышей приставать к матери, мучить ее и манипулировать ею ни с чем не сравнима. Чтобы сотрудничать, индивидуумы в группе должны согласовывать свою мотивацию и обеспечивать взаимное доверие. Время от времени возможны конфликты и поединки, вызываемые чувством мести или жаждой возмездия. Но долго сердиться на того, с кем вы вынуждены существовать бок о бок, не конструктивно. Лучше позаботиться о мире.