Самоучитель танцев для лунатиков - Мира Джейкоб

– Твоя мама вроде попросила Роев заняться цветочными гирляндами, – произнесла Амина.

– Так и есть. И как любой нормальный человек, папа Саджива решил, что лучше застрелиться. Когда я видела его в последний раз, он разглядывал какой-то странный плакат с кошкой.

– С енотом, – поправила ее Амина. – Это енотник.

– Ну что, – подал голос Джейми, вытирая руки о рубашку и разглядывая появившиеся на них царапины, – попробуем?

– Давай! – скомандовала Амина и отошла подальше, глядя в объектив.

Он наклонился, что-то нащупал рукой, и тут над ним зажглись фонари, создав огромные круги света, которые словно отталкивались друг от друга. Джейми и Димпл стояли под люстрой, задрав голову. Картина напоминала иллюстрацию к сказке: великан, бесенок и огромная луна над ними.

– Идите сюда! Это надо видеть!

– Ты кому? – спросила Димпл.

– Вам обоим, – ответила Амина, они послушно подошли к ней по траве и обернулись.

Амина снимала свадьбы и красивее этой. Во-первых, ноготки в горшках смотрелись не так романтично, как традиционные букеты из калл, лилий и белых роз. Во-вторых, из-за пестрых скатертей, складных стульев и салфеток разных цветов застолье напоминало детский день рождения. Но в тот вечер, пока Димпл и Саджив произносили слова обета под руководством Томаса, Санджи обмахивалась веером, чтобы не разрыдаться, а все остальные взрослые (даже Камала) молча плакали, Амина поняла, что сможет смотреть на эти фотографии бесконечно. Димпл стоит в комнате Амины, завернутая в полотенце, худенькие плечи подрагивают от предвкушения. Бала бежит по двору с охапкой цветов в руках, чтобы к приезду Роев все было красиво. Томас и Чако склонились над распределительным щитком и пытаются понять, почему в половине дома вырубилось электричество. Камала тайком подсыпает чили в самбар Раджа, пока тот отвернулся к холодильнику. Санджи вылезает с сигаретой на крышу, потому что «вы, девочки, живете в моем сердце, вы стали совсем взрослыми, раз и навсегда».

А потом приехало семейство Рой, Саджив и Чако наконец-то пожали друг другу руки, была суета с кольцами, свадебный ужин. Принцу Филипу досталась ножка цыпленка тандури, Чако и Димпл исполнили танец отца с невестой, а потом к ним, под настоятельные призывы остальных, присоединились Амина и Томас.

В девять часов, когда родители Саджива уже засобирались к себе в гостиницу, Амина поставила «At Last» и стала ждать волшебства. Гости ее не разочаровали: они выходили на танцпол, пока там не оказались все пять пар. Санджи и Радж, до безумия уставшие, повисли друг на друге, а вокруг них элегантно вальсировали супруги Рой. Димпл и Саджив медленно покачивались в танце, невеста прижималась щекой к плечу жениха. Бала продолжала без умолку болтать со всеми подряд, как бы ни кружил ее в вальсе Чако. Камала и Томас практически не двигались, соприкасаясь лбами и обнимая друг друга за талию. Амина залезла на стул, чтобы сделать общую фотографию, а Джейми придерживал ее за бедра.

Разговор начался где-то после полуночи, в этом Амина была уверена, потому что едва-едва успела заснуть, как в темноте раздался голос Томаса, звучный и настойчивый, словно телефонный звонок, и вырвал ее из объятий сна. Она села в постели. Потом встала и подошла к окну.

Свадебные фонарики все еще горели, озаряя двор слабым золотистым сиянием, на фоне которого четко прорисовывалась спинка дивана и маячили расплывчатые очертания головы Томаса. Когда легкий ветерок раздвинул траву, она увидела отца, напоминавшего участника рафтинга, которого смыло за борт темно-зелеными морскими волнами. Слова так и сыпались у него изо рта. Амина наклонилась вперед. Что он говорит? Отсюда ей было не разобрать, поэтому она решила спуститься вниз.

На кухне царила темнота, столешницы были заставлены недавно вымытой посудой, очертания которой в полумраке напоминали остов какого-то доисторического животного. Стараясь ничего не задеть, Амина скользнула мимо, вышла через прачечную на веранду и прижалась лицом к стеклянной двери.

– Лук и стрела, – сказал Томас, – для концентрации, – и взглянул на сидевшего рядом в траве Принца Филипа, который тут же завилял хвостом в знак согласия.

– Привет, пап… – начала было Амина, но тут чья-то рука зажала ей рот.

– Не смей! – прошипела Камала, заставляя ее пригнуться и отойти. – Никаких разговоров!

– Ммм… – промычала Амина, пытаясь выпрямиться.

Но Камала держала ее крепко, сверкая глазами, словно дикая обезьяна, до тех пор, пока девушка с глубоким вздохом не кивнула матери в знак того, что все поняла: да-да, хорошо, никаких разговоров!

Камала медленно ослабила хватку. Сидевший на улице Томас раскачивался всем телом, с оживленным видом говоря:

– Ты прав, совершенно прав!

– С кем он… – собралась с духом Амина, но фразы не закончила – ну с кем еще отец мог разговаривать?

Слова лились бесконечным потоком, тропическим ливнем. Ливень не прекращался всю ночь до зари. Томас сидел на диване, а слова градом сыпались из его рта. Многое из того, что он рассказывал Акилу, произносилось слишком тихо, и с веранды было не расслышать, но кое-что Амине все же удавалось разобрать: для чего делается шунтирование, почему игра в крикет – долгое, но совсем не скучное занятие, как Акила принесли домой из роддома. Все эти разговоры казались одинаково важными для него и совершенно не связанными между собой, как будто у отца имелся список тем, которые он поклялся обсудить с сыном до конца дня.

Вскоре рассвело, но Томас не собирался останавливаться. Камала приготовила чай с тостами и пошла к нему. Амина проводила ее неодобрительным взглядом:

– Ты же сама сказала: никаких разговоров!

– А это и не разговоры, дурочка! Это еда!

Амина последовала за матерью к дивану. Отец поприветствовал их взмахом руки, словно говорил по телефону и не хотел, чтобы его отвлекали.

– Чай! – провозгласила Камала. – Тосты!

– Но он же получил «Оскар»! – произнес Томас, сделав ей знак поставить поднос. – А Падма Шри![7]Думаешь, правительство Индии раздает ордена почета людям, которые наносят ущерб репутации страны?

– Ты про Бена Кингсли? – не удержалась Амина, и отец раздраженно кивнул, замахав на нее руками.

Днем они вернулись в сад и стали по очереди дежурить рядом с Томасом на диване. Камала штопала носки, а Амина отсняла три пленки крупных планов. Мне совсем не обязательно знать, о чем он говорит, повторяла про себя Амина, снимая исхудавшего Томаса в профиль. Его бормотание несло с собой какое-то обновление, подобно стуку капель летнего дождя по металлической крыше, смывающего жару и все перенесенные ими горести.

Отец наконец-то обрел счастье, это невозможно было не заметить. Его лицо светилось радостью, глаза наполнились таким сиянием, какого домашние не видели с тех пор, как он провел свою последнюю операцию. Он оживленно жестикулировал, словно выхватывая слова прямо из воздуха. Иногда смеялся. Один раз даже обернулся и подмигнул дочери, словно они оба были участниками тайного заговора.