Однажды в Челябинске. Книга первая - Петр Анатольевич Елизаров

— Вас что-то задело, Валера?

— Вряд ли вы бы разговаривали столь развязно с персоной вашего уровня. Зря вы меня недооцениваете. Я тоже обладаю некоторыми знаниями и связями. Я ведь тоже часть большой системы подобно вашей. А кто в ней законам не следует — не тем, что принимаются и публикуются, — тот заменяется на другого со скоростью света, более гибкого и сговорчивого. Но вот уже долгое время я не просто исполнитель, шестеренка — я большая красная кнопка, рубильник, который способен запустить или остановить очень многое. Часто именно мне решать, что сделать и как. От того или иного решения может зависеть, кто сядет, кто разбогатеет, кому полегчает, а кто огребет. И за эти взвешенные решения и создание нужных для них условий мне платят. Я даже могу выбирать. А люди… люди только и умеют, что ругать, а потом слезно выпрашивать, мол, вы обязаны. Быстро народ привыкает к хорошему. Ему периодически нужно напоминать, что он тоже кое-чем обязан. А вы, коммерсанты, знаете собственную цену, привыкли оперировать экономическими категориями, прекрасно осознавая, что из воздуха ничего материального не возникает, что все продается и покупается. Посмотрите на меня и на себя, Олег. Вы действительно мало чем от меня отличаетесь: вы тоже в центре принятия решений и тоже монетизируете место, которое занимаете. Мы, может, из разных ветвей власти, но мы из одной системы, которая при всем ее несовершенстве сделала из меня важную шишку, а из вас — местного полулегального царька. Я не хуже вас знаком с этим.

— Со мной-то все ясно. Я в тени. Но ведь у вас все официально. Как же вы лицо-то держите?

— Да уж, выпившие всегда задаются вопросами морального толка. Вы мой давний партнер, поэтому я вам отвечу. Я делаю все, что позволяет мой статус. А работать на благо города или на благо себя — каждый решает самостоятельно. Кто и какое решение принял, легко увидеть: подойдите к мэрии в конце рабочего дня и взгляните, кто в какие машины садится, а кто на остановку идет. Предпочтительнее, конечно, работать на себя, ибо выправить в этом городе плачевное состояние вообще всего — куда ни плюнь — нереально даже за 100 лет. Можно, конечно, попытаться, но это пойдет в разрез некоторым принципам системы — все равно где-то проколешься и уйдешь… или уберут. Вот многие и сидят на двух стульях сразу — не пытаются, а имитируют. Нет смысла особо упираться. Сами же сказали: люди все равно не будут довольны. Главное, опять же, чтобы избиратели были хоть немного удовлетворены и только в определенное время — под выборы. Или чтобы они с нетерпением ждали выполнения грандиозных планов и обещаний. А к тому времени уже придут другие и нового пообещают — все рычаги и шестеренки переменятся, и система «шикарного будущего» запустится снова, а сроки сдвинутся. И вы, и я пускаем пыль в глаза, чтобы только избранные поняли, что мы делаем. Наша роль в том, чтобы хоть как-то регулировать беспредел вокруг. Иначе полная анархия и вседозволенность. Элементарного смысла просто бы не существовало. Любой мог бы решать: без квалификации, навыков, опыта, полномочий. Все мы знаем природу человека. Решали бы все чисто для себя, чего я избегаю. Тогда в мире воцарился бы полнейший бардак. А регулирование существующего хаоса должно хорошо оплачиваться. Что же это за жизнь такая — в ней нет смысла, когда все у всех выходит, все получают, чего хотят и как хотят. Это не свобода, не демократия, не равенство — это стремительная деградация. Таким путем никаких ресурсов не хватит. Неизбежно возникнут конфликты, недовольство — если есть пирог, обязательно найдутся те, кто его разделит. Доступ к благам, к пирогу, нужно строго ограничивать, брать под свой контроль и дозировать — не многие способны на такое, не все могут искать варианты, отдавать одним и не давать другим, делая при этом так, чтобы довольны были все. Все ради порядка, Олег Валентинович. Наша цель — это не идеал. Идеал не позволяет развиваться. Чего не скажешь о хаосе, который можно систематизировать и приводить в порядок вечно, особенно в нашем турбулентном мире: где-то латать, а где-то ломать, получая при этом те же самые деньги. Вот вроде бы как всех все устраивает, и бах — грянул кризис. Всем нечего жрать, негде работать. А ведь на сцены и флаги в Москве деньги нашлись. Хорошая жизнь еще никому не приносила успокоения. И зачем только все так к ней стремятся? Простому обывателю не понять. Вам ли не знать, Олег, ведь «Хамелеон» — это же царство похоти и разврата, сознательного убийства самого себя. И к вам ходят. Я смотрю, у вас каждую пятницу аншлаг. Космические прибыли. А будь везде вседозволенность, вы бы по миру пошли. Поэтому во всех развитых странах удовольствие ограничивают. И здесь тоже: говорят, опомнись, твои гроши закончились, иди-ка на завод и заработай, а потом приходи опять. Труд тоже полезен. Будь у нас вседозволенность, никто бы не гробил свое здоровье на заводах и в полях. И тогда наступил бы тупик, ибо жрать-то все хотят, надо на чем-то спать, на чем-то передвигаться, на что-то жить — все блага станут недоступны, а быт станет невозможным, раз никто не хочет трудиться. Какой же противоречивый этот идеальный мир, верно? И зачем бороться с проблемами, если они все равно породят новые? Всегда будут те, кто внизу, а кто наверху. Хотите потрясений? Они лишь поменяют стороны. А от перемены мест слагаемых, как известно…

— Ну-у-у, Валера, дали вы жару.

— Что-то я увлекся. Прошу прощения. Я не должен был вас грузить.

— Нечего извиняться. Я не против. Я же первый начал. И многие в вашем кругу согласны с таким подходом?

Бережной стал осторожничать:

— Не имею ни малейшего понятия. Вы не найдете меня ни на площади Революции, ни на Кировке, ни на Цвиллинга. Я не сотрудник этих организаций. Я всего лишь представляю определенные интересы: порой власти, а порой и частного капитала.

— Точно нет желания выпить?

— Точно. Мне, пожалуй, пора. Мы же правильно поняли друг друга?

— Еще бы.

— Не будем распространяться о содержании данного разговора.

Олег обнял себя двумя руками, чтобы хоть как-то не закоченеть на морозе по дороге назад. Вслед ему с неприязнью смотрел посредник Валерий Бережной. Далее он принялся искать в памяти телефона нужный номер.

— Здравия желаю, товарищ полковник! Прощу прощения, что поздно.