План «Барбаросса». Крушение Третьего рейха. 1941-1945 - Алан Кларк
Шрифт:
Интервал:
В сущности, вся эта деятельность Гиммлера была не нужна. Все, к чему стремились нейтральные стороны, было установление контакта и, желательно, договоренности между Западом и каким-нибудь достаточно представительным лицом в Германии. Единственным человеком, имевшим реальную возможность для ведения подобных переговоров, был рейхсфюрер. Однако, как ни настойчив был Шелленберг и как ни осмотрительно поощряющ Бернадот, Гиммлер не решался связывать себя обязательством. Он встречался с Бернадотом четыре раза, и каждый раз Гиммлер в последний момент увертывался от ответа. Его нерешительность частично была характерной для диадохов чертой, но отчасти под ней было подведено и рациональное основание. Он и так был естественным наследником; зачем тогда делать что-либо, ведь из-за спешки события могут пойти не в ту сторону и испортить его шансы. Подобно каждому из диадохов (за исключением Шпеера), Гиммлер просто не видел, как близок окончательный коллапс. Но даже у него были моменты мрачных предчувствий. После одной из своих многих уклончивых и многословных «бесед» Гиммлер повернулся к своему адъютанту и обронил: «Шелленберг, я страшусь будущего».
Приближалось, а потом и миновало весеннее равноденствие. Дни стали длиннее, и время начало отсчитывать последние часы существования германской армии, пока русские доводили до совершенства свой план наступления. А на фронт текли свежие пополнения и все необходимое, начиная от только что сошедших с конвейера САУ со 122-мм пушкой и приборами ночного видения (самоходное орудие, намного превосходившее все то, чем располагала НАТО в первые 18 лет своего существования) до винтовок времен Первой мировой войны, захваченных из арсеналов французской армии в 1940 году. Пополнения состояли из фольксштурма, фольксгренадер, остатков полевых войск люфтваффе, особых полицейских рот, охранников концлагерей, всевозможных иностранных «легионов», гитлерюгенда, гауляйтеров и их штабов. Ночью русские патрули не давали покоя немцам на Одерской позиции. Днем по фронту то и дело проносился ураганный залп – это «отмечалась» вновь прибывшая батарея русских и замолкала.
Затем, 16 апреля, германский фронт испытал потрясение двойного удара Жукова и Конева, развернувших более 3 тысяч танков по сорокамильному фронту между Шведтом и Франкфуртом и между Форстом и Гёрлицем. По численности советских танков было меньше, чем в некоторых гигантских битвах 1943 года и сражениях на Висле в прошлом январе, но то были шедевры танкостроения. «Сталины» (ИС), Т-34/85 и смертоносные самоходные установки со 122-мм пушками, с которыми не мог сравниться ни один германский танк, по вооружению превосходили немецкие танки, рассыпанные в оборонительном порядке по всей длине фронта и внушительно выглядевшие на карте в ОКВ, но в действительности являвшиеся не более чем жалкими остатками когда-то славных и грозных дивизий. За два дня русские танки прорвались и вышли на открытый простор Померании, оставив стрелковые части за собой для ведения арьергардных боев, конца которым пока не было видно. Ein Volk! Ein Reich! Ein Fuehrer! – теперь все трое шли ко дну вместе.
Нет сомнений, что присутствие Гитлера в Берлине вдохновляло германскую армию, тогда как для его двора и советников это было источником тревоги и раздражения. Вначале фюрер намеревался выехать в Оберзальцберг в день своего рождения, 20 апреля, и за десять дней до этого многие из его личного штаба были направлены заранее, чтобы подготовить дом к его приезду. Но в последующие двое суток русские танки захватили Эберсвальде на севере и Коттбус на юге от Берлина. Они почти свободно действовали на просторе позади германских линий, а так как войска Эйзенхауэра уже были в пяти точках на Эльбе, было ясно, что Германия будет вот-вот разделена на первые две, а потом еще и на несколько частей.
Многие приехавшие в бункер, чтобы поздравить фюрера с днем рождения, были, разумеется, встревожены. Они хотели, чтобы Гитлер немедленно выехал в горы, где будет обеспечена его личная безопасность (и при переносе местопребывания правительства, и их собственная). Как, должно быть, были расстроены эти радетели[137], узнав, что фюрер все «еще не уверен» и что не принято никакого решения по вопросу эвакуации. Гитлер был любезен, но неопределенен. Единственное, что он сделал, признавая обстановку, – это назначил двух командующих, Дёница на севере, и Кессельринга на юге, которые будут нести полную ответственность, подчиняясь ему, за военные операции в своих районах[138]. Русские «встретят свое самое кровавое поражение перед воротами Берлина», сказал он своим гостям, и он уже лично спланировал контратаку, которая отбросит их к Одеру, а затем и за него. Вечером гости разошлись, и хотя их чувства были разными, они не могли быть радужными. Грузовики, полные документов, штабные машины с личным багажом, вереницы конвоев пробирались через горы щебня с затемненными фарами и пускались в свой путь на юг по последней оставшейся открытой дороге.
У некоторых были неотложные дела. Гиммлер должен был вначале провести встречу с Норбертом Мазуром из Всемирного еврейского конгресса, затем успокоительную ночь у доктора Гебгардта, а утром встретиться за завтраком (организованным пришедшим в отчаяние Шелленбергом) с графом Бернадотом. Геринг, собиравшийся лететь в Оберзальцберг, должен был проверить последние приготовления к отправке своего личного багажа, в котором было немало драгоценных произведений искусства. Борман, Геббельс и Риббентроп оставались в Берлине. Только один человек ушел из бункера со спокойной душой. Это цельный и хладнокровный Альберт Шпеер, который с замечательной целеустремленностью саботировал гитлеровскую политику выжженной земли. Он взял свободный день, чтобы побывать у всех командиров на передовой и заручиться их поддержкой в предотвращении взрывных работ. Ему также удалось уговорить Геббельса сохранить берлинские мосты в целости и разместить гарнизон так, чтобы свести к минимуму уличные бои в центре столицы.
После окончания праздничного приема будущее Гитлера или, скорее, его решения, касавшиеся будущего, стали зависеть от судьбы «наступления Штейнера», назначенного на 22 апреля. И здесь фюрер пал жертвой своих собственных иллюзий. Ибо силы Штейнера были далеко не мощными. То, что на карте ОКВ выглядело как 5 гренадерских дивизий, в большинстве случаев соответствовало скорее полкам, и из их количества только 2 дивизии были немецкими, остальные представляли собой случайное сборище иностранных СС, некоторые даже не нордические по своему составу, которые хотели как можно быстрее сбросить с себя когда-то вселявшие страх черные мундиры, теперь, как печать Каина, делавшие их ненавистными для всех. Русские расстреливали эсэсовцев на месте. Штейнер уже ввел в бой те немногие из своих надежных частей, у которых еще оставалось горючее. Он пытался с их помощью сдерживать южный край советского прорыва, отводя поток советских танков от окраин Берлина. Его собственный штаб утратил связь с большей частью подчиненных войск, у него не было артиллерии, не было контакта с люфтваффе, и к тому же он получал по очереди приказания (противоречивые) от Гейнрици и Дёница, кроме тех, что исходили из бункера.
Поделиться книгой в соц сетях:
Обратите внимание, что комментарий должен быть не короче 20 символов. Покажите уважение к себе и другим пользователям!