Собибор. Взгляд по обе стороны колючей проволоки - Леонид Терушкин

В сентябре 1939 года Хелм бомбили два раза, более 250 убитых и в октябре немецкая армия оккупировала Хельм, были взяты заложники, которые были гарантами повиновения еврейского населения.

1 октября заложникам поручили, чтобы все мужчины от 15 до 60 лет, явились на базарную площадь. Мы попытались спрятаться, но эсэсовцы устроили облаву и схватили 2 тысячи человек. Схватив людей, они отняли у них деньги, часы, драгоценности и направили их в Хрубешув[617]. Женщины и дети хотели следовать за мужчинами, но эсэсовцы стреляли по толпе. Из двух тысяч человек, которые вышли из Хелма, только 600 достигли Хрубешув.

В Хрубешув эту толпу направили в Сокулу[618], к русско-немецкой границе. Во время этого перехода еще 200 человек было убито. Русские пограничники не позволяли перейти в СССР. Тогда эсэсовцы столкнули людей в реку, большинство из четырехсот там утонули.

Выжившие были заключены в гетто, потом мы должны были носить повязки. Мы получили приказ приветствовать каждого немца, потом нам запретили носить обувь на кожаной подошве. Деревянная подошва сообщала о нашем приближении.

С началом русско-немецкой войны, положение усложнилось. Сначала в Хелме собрали евреев из Чехословакии и жителей соседних деревень. Потом Хелм превратили в тренировочный центр для власовцев. Власовцы грабили и терроризировали нас с благословения немецких властей.

Сначала я потерял жену, потом однажды, когда я работал на оккупанта, всех детей из гетто увезли. Эсэсовцы утверждали, что они позаботятся о них лучше, чем мы могли бы это сделать. Я остался один, потерявший всякую надежду. При первой облаве я попал в Собибор.

В Собиборе

22 мая 1942 года меня и еще более ста человек погрузили в товарные вагоны, чтобы отправить в Собибор. Там мы провели 48 часов, прежде чем поезд отправился. Многие умерли в дороге. По прибытии мы отупели от голода и усталости, не способны были реагировать на оскорбления и удары. Нас быстро выгрузили. Наугад эсэсовцы отобрали несколько мужчин, а других отправили куда-то.

В Собиборе голод и лишения гетто становились прекрасными воспоминаниями. Я должен был работать на строительстве булочной. Эсэсовцы хотели изготовлять свой хлеб на месте. На работе я поддерживал себя говоря: «Не долго вам придется радоваться булочной. Мы находимся в пасти у волка, но не останемся там».

Когда разразилось восстание, оно спасло нам больше, чем жизнь. Оно нам вернуло веру в самих себя. Мы евреи, существа самые несчастные на свете, мы обезглавили убийц детей, мы всаживали пули в шкуру негодяев, в череп садистов.

Побег

После восстания, я побежал в лес, опьянев, точно выпил алкоголь. Я бежал всю ночь. На рассвете я был еще близок к аду. Со мной был один еврей из Варшавы. Днем мы прятались и ночью шли. Гонимые голодом, мы просили у крестьян хлеба, картошки и воды, спали в стогах сена. Но очень скоро мы не могли больше сопротивляться холоду. Тогда мы пошли и попросили одного крестьянина спрятать нас на чердаке. Варшавянин по профессии был портным, и в обмен мы предложили крестьянину сшить ему одежду. Он согласился и принес ткань. Мы работали всю неделю и сшили ему костюм. Когда работа была закончена, за нами пришли жандармы. Мы бросились на них и скрылись. Мой друг был убит, а мне удалось спрятаться, распластавшись на земле. Так я провел весь день. Вечером я поднялся и блуждал по лесу в поисках партизан. Так я провел много дней, питаясь сырой картошкой и грызя корни. Однажды утром после ночи, проведенной под деревом, я увидел перед собой крестьянина с лопатой в руках, который разглядывал меня. Я сделал вид, что хочу достать из кармана револьвер — и он с криком убежал. В следующий раз ко мне стала приставать группа поляков, которые насмехались над несчастным евреем, который был совсем один в лесу. Я возмутился, крикнул, что я поляк, и попросил их провести меня в ставку командования партизан. Моя дерзость спасла меня, потому что они отвели меня к офицерам, которые приняли меня и направили в подразделение. Я отдавал борьбе все силы, так как я всегда помнил о мучениях Собибора.

Хаим Тренгер вернулся после войны в Хелм. Там он встретил женщину, уцелевшую в Аушвице. Он на ней женился. Они поехали вдвоем в Израиль, где у них родился ребенок. Тренгер умер в 1969 году, и его вдова передала мне его свидетельство.

Из Хрубешува в Собибор.

Свидетельство Якова Бискупица

Майским утром я был взят со своей семьей во время облавы в Хрубешуве.

Поезд привез нас в Собибор. Многие погибли в пути, хотя он не был очень долгим. На перроне, после прибытия, эсэсовский офицер закричал: «Мужчины с одной стороны, женщины с другой!» Распластавшись на земле, мы провели нескончаемые часы, охраняемые эсэсовцами, затем были вызваны три плотника, три столяра-краснодеревщика, трое рабочих и две женщины. Мой отец и я были краснодеревщиками, нас отвели в сторону. 80 человек были отобраны из 3000 человек из поезда. Остальные были отведены в глубь леса, неизвестно куда.

Нас собрали в бараке со старыми узниками и двоих из нас назначили капо.

Воспоминание

Некоторые события особенно врезались в мою память. Так, например, эсэсовец Бауэр, в обязанности которого входило наблюдать за отправкой багажа заключенных на склад. Я все еще вижу его, стоящего на грузовике и кричащего: «Еще не полно! Еще не полно!» Я помню также одну мать, которая бегала, как обезумевшая, по перрону, ища своего ребенка. Этот ребенок находился в руках Френцеля, который разбивал ему голову о рельсы. Я вспоминаю Вагнера. Вагнер часто убивал детей ударом сапога прямо на перроне. Он руководил также казнью больных и маленьких детей после прибытия.

Эсэсовцы и украинцы боялись сопротивления заключенных. Когда приходил поезд с заключенными, в котором находились одни мужчины, они открывали вагоны только один после другого, опасаясь оказаться лицом к лицу с огромной массой людей.

В сентябре 1943 года заключенные из Минска сделали попытку взбунтоваться по прибытии поезда. Они кидали в солдат бутылки, камни, все, что они имели. Эсэсовцы расстреляли их из пулеметов, прежде, чем они успели выйти из вагона.

Я присутствовал при всех этих событиях, потому что я работал в «командо» вокзала в течение 8 месяцев. В течение этих 8 месяцев более 200 заключенных, работавших в «командо», были убиты. Чтобы быть убитым, нам достаточно было снизить темп работы или съесть краюху хлеба, найденную в вагоне.

Потом я работал в отдельном отряде в лесу. Увы, это также было изнуряюще: мы должны были быстро собирать опавшие ветки.

Я не мог убедить себя в существовании лагеря № 3. Однажды я нарушил внутренний распорядок (очень хотелось узнать, что там происходило, мне было поручено сопровождать вагонетку с хлором), т. е. вместо того, чтобы остановиться на полпути, я толкал вагонетку до входа. Я чуть было не был убит.