Война и мир. Том 3-4 - Лев Толстой

Душа его была не в нормальном состоянии. Здоровый человекобыкновенно мыслит, ощущает и вспоминает одновременно о бесчисленном количествепредметов, но имеет власть и силу, избрав один ряд мыслей или явлений, на этомряде явлений остановить все свое внимание. Здоровый человек в минутуглубочайшего размышления отрывается, чтобы сказать учтивое слово вошедшемучеловеку, и опять возвращается к своим мыслям. Душа же князя Андрея была не внормальном состоянии в этом отношении. Все силы его души были деятельнее,яснее, чем когда-нибудь, но они действовали вне его воли. Самые разнообразныемысли и представления одновременно владели им. Иногда мысль его вдруг начиналаработать, и с такой силой, ясностью и глубиною, с какою никогда она не была всилах действовать в здоровом состоянии; но вдруг, посредине своей работы, онаобрывалась, заменялась каким-нибудь неожиданным представлением, и не было силвозвратиться к ней.

«Да, мне открылась новое счастье, неотъемлемое от человека,— думал он, лежа в полутемной тихой избе и глядя вперед лихорадочно-раскрытыми,остановившимися глазами. Счастье, находящееся вне материальных сил, внематериальных внешних влияний на человека, счастье одной души, счастье любви!Понять его может всякий человек, но сознать и предписать его мог только одинбог. Но как же бог предписал этот закон? Почему сын?.. И вдруг ход мыслей этихоборвался, и князь Андрей услыхал (не зная, в бреду или в действительности онслышит это), услыхал какой-то тихий, шепчущий голос, неумолкаемо в такт твердивший:„И пити-пити-питии“ потом „и ти-тии“ опять „и пити-пити-питии“ опять „и ти-ти“.Вместе с этим, под звук этой шепчущей музыки, князь Андрей чувствовал, что надлицом его, над самой серединой воздвигалось какое-то странное воздушное зданиеиз тонких иголок или лучинок. Он чувствовал (хотя это и тяжело ему было), чтоему надо было старательна держать равновесие, для того чтобы воздвигавшеесяздание это не завалилось; но оно все-таки заваливалось и опять медленновоздвигалось при звуках равномерно шепчущей музыки. „Тянется! тянется!растягивается и все тянется“, — говорил себе князь Андрей. Вместе сприслушаньем к шепоту и с ощущением этого тянущегося и воздвигающегося зданияиз иголок князь Андрей видел урывками и красный, окруженный кругом свет свечкии слышал шуршанъе тараканов и шуршанье мухи, бившейся на подушку и на лицо его.И всякий раз, как муха прикасалась к его лицу, она производила жгучее ощущение;но вместе с тем его удивляло то, что, ударяясь в самую область воздвигавшегосяна лице его здания, муха не разрушала его. Но, кроме этого, было еще одноважное. Это было белое у двери, это была статуя сфинкса, которая тоже давилаего.

«Но, может быть, это моя рубашка на столе, — думал князьАндрей, — а это мои ноги, а это дверь; но отчего же все тянется и выдвигается ипити-пити-пити и ти-ти — и пити-пити-пити… — Довольно, перестань, пожалуйста,оставь, — тяжело просил кого-то князь Андрей. И вдруг опять выплывала мысль ичувство с необыкновенной ясностью и силой.

«Да, любовь, — думал он опять с совершенной ясностью, — ноне та любовь, которая любит за что-нибудь, для чего-нибудь или почему-нибудь,но та любовь, которую я испытал в первый раз, когда, умирая, я увидал своеговрага и все-таки полюбил его. Я испытал то чувство любви, которая есть самаясущность души и для которой не нужно предмета. Я и теперь испытываю этоблаженное чувство. Любить ближних, любить врагов своих. Все любить — любитьбога во всех проявлениях. Любить человека дорогого можно человеческой любовью;но только врага можно любить любовью божеской. И от этого-то я испытал такуюрадость, когда я почувствовал, что люблю того человека. Что с ним? Жив ли он…Любя человеческой любовью, можно от любви перейти к ненависти; но божескаялюбовь не может измениться. Ничто, ни смерть, ничто не может разрушить ее. Онаесть сущность души. А сколь многих людей я ненавидел в своей жизни. И из всехлюдей никого больше не любил я и не ненавидел, как ее». И он живо представилсебе Наташу не так, как он представлял себе ее прежде, с одною ее прелестью,радостной для себя; но в первый раз представил себе ее душу. И он понял еечувство, ее страданья, стыд, раскаянье. Он теперь в первый раз поняв всюжестокость своего отказа, видел жестокость своего разрыва с нею. «Ежели бы мнебыло возможно только еще один раз увидать ее. Один раз, глядя в эти глаза,сказать…»

И пити-пити-пити и ти-ти, и пити-пити — бум, ударилась муха…И внимание его вдруг перенеслось в другой мир действительности и бреда, вкотором что-то происходило особенное. Все так же в этом мире все воздвигалось,не разрушаясь, здание, все так же тянулось что-то, так же с красным кругомгорела свечка, та же рубашка-сфинкс лежала у двери; но, кроме всего этого,что-то скрипнуло, пахнуло свежим ветром, и новый белый сфинкс, стоячий, явилсяпред дверью. И в голове этого сфинкса было бледное лицо и блестящие глаза тойсамой Наташи, о которой он сейчас думал.

«О, как тяжел этот неперестающий бред!» — подумал князьАндрей, стараясь изгнать это лицо из своего воображения. Но лицо это стоялопред ним с силою действительности, и лицо это приближалось. Князь Андрей хотелвернуться к прежнему миру чистой мысли, но он не мог, и бред втягивал его всвою область. Тихий шепчущий голос продолжал свой мерный лепет, что-то давило,тянулось, и странное лицо стояло перед ним. Князь Андрей собрал все свои силы,чтобы опомниться; он пошевелился, и вдруг в ушах его зазвенело, в глазахпомутилось, и он, как человек, окунувшийся в воду, потерял сознание. Когда оночнулся, Наташа, та самая живая Наташа, которую изо всех людей в мире ему болеевсего хотелось любить той новой, чистой божеской любовью, которая была теперьоткрыта ему, стояла перед ним на коленях. Он понял, что это была живая,настоящая Наташа, и не удивился, но тихо обрадовался. Наташа, стоя на коленях,испуганно, но прикованно (она не могла двинуться) глядела на него, удерживаярыдания. Лицо ее было бледно и неподвижно. Только в нижней части его трепеталочто-то.

Князь Андрей облегчительно вздохнул, улыбнулся и протянулруку.

— Вы? — сказал он. — Как счастливо!

Наташа быстрым, но осторожным движением подвинулась к немуна коленях и, взяв осторожно его руку, нагнулась над ней лицом и стала целоватьее, чуть дотрогиваясь губами.

— Простите! — сказала она шепотом, подняв голову ивзглядывая на него. — Простите меня!

— Я вас люблю, — сказал князь Андрей.

— Простите…

— Что простить? — спросил князь Андрей.

— Простите меня за то, что я сделала, — чуть слышным,прерывным шепотом проговорила Наташа и чаще стала, чуть дотрогиваясь губами,целовать руку.

— Я люблю тебя больше, лучше, чем прежде, — сказал князьАндрей, поднимая рукой ее лицо так, чтобы он мог глядеть в ее глаза.