Вот так мы теперь живем - Энтони Троллоп

еще раз перечитала короткую записку и вновь разразилась слезами. Однако в тот день миссис Хартл ни одного письма не отправила. На следующее утро она написала третье письмо и его уже отослала. Вот оно:

Да. Приходи.

У. Х.

Письмо застало Пола Монтегю на квартире; не желая оттягивать встречу, он сразу отправился в Ислингтон. По крайней мере, он показал, что его мягкое обращение и то, что он сводил ее в театр, пил чай с нею и с миссис Питкин, даже повез ее на море, не означает, что он мало-помалу сдается. Он достаточно явно высказался в Лоустофте и достаточно явно в последнем письме. В гостинице миссис Хартл сказала ему, что, будь у нее пистолет, она бы его застрелила. Возможно, теперь она ждет его с пистолетом – но больше всего Пол страшился не этого. Мучительно было сказать, что он решил дурно с ней поступить. И это в главном уже позади.

Дверь открыла очень несчастная Руби. То было второе утро ее домашнего ареста, и ничего утешительного за все время не произошло. В эту минуту ее возлюбленный должен был находиться в Ливерпуле, а на самом деле спал в доме на Уэльбек-стрит.

– Да, сэр, она дома. – Руби держала одного ребенка на руках, другая малышка цеплялась за ее юбку. – Не тяни так, Салли. Пожалуйста, сэр, скажите, в Лондоне ли сэр Феликс Карбери?

Руби написала сэру Феликсу в тот же вечер, когда ее заперли дома, но ответа до сих пор не получила. Пол, чьи мысли были целиком заняты собственными неприятностями, ответил, что ничего сейчас о сэре Феликсе не знает, и его проводили в комнату миссис Хартл.

– Ты пришел, – сказала она, не вставая с кресла.

– Конечно, я пришел, раз ты пожелала.

– Не понимаю зачем. Мои желания не особо тебя трогают. Сядь вон туда. – Она указала на кресло довольно далеко от себя. – Так ты считаешь, что нам лучше больше не видеться?

Миссис Хартл говорила очень спокойно, однако спокойствие ее выглядело искусственным, как будто в любой миг может смениться вспышкой. Что-то в ее глазах предвещало прыжок дикой кошки.

– Я безусловно так думаю. Что еще я могу сказать?

– О, ничего. Разумеется, ничего. – Она говорила очень тихо. – Зачем джентльмену утруждать себя еще какими-то словами – помимо того, что он передумал? Зачем тревожиться о таких мелочах, как женская жизнь, женское сердце? – Она помолчала. – И, придя по моей неразумной просьбе, тебе, конечно, мудрее молчать.

– Я пришел, потому что обещал.

– Но говорить ты не обещал, да?

– Что ты хочешь от меня услышать?

– Ах-ах! Неужто я настолько слаба, чтобы сознаться, что хочу от тебя услышать? Допустим, ты сказал бы: «Я джентльмен и человек слова. Я раскаиваюсь, что хотел тебе изменить». Не думаешь ли ты, что таким способом получил бы свободу? Разве я не могла бы ответить: если ты забрал у меня свое сердце, то можешь забрать и руку – я не хочу выходить за человека, который меня не любит?

Говоря, она с каждой фразой повышала голос и наполовину привстала с кресла, подавшись к Полу.

– Могла бы, – вымолвил он, не зная, что сказать.

– Но не стала бы. По крайней мере, я буду честной. Я бы вышла за тебя, Пол, зная, что своей преданностью верну твою любовь. У меня еще сохранились кой-какие добрые чувства к тебе – и никаких к женщине, которая, я полагаю, моложе меня, мягче и не была замужем.

Она по-прежнему смотрела так, будто ждет ответа, но ответить было нечего.

– Теперь, когда ты уйдешь от меня, Пол, дашь ли ты мне совет, как жить дальше? Ради тебя я отказалась от всех, кого знала. У меня нет дома. Комнаты миссис Питкин в большей мере мой дом, чем любой другой уголок на земном шаре. Я могу выбрать что угодно, но мне незачем выбирать. У меня есть моя собственность. Что мне с ней делать, Пол? Если бы я могла умереть, для тебя это стало бы избавлением.

Он не мог ничего ответить. Она задавала такие вопросы именно потому, что на них не могло быть ответа.

– Ты можешь, по крайней мере, дать мне совет. Пол, ты ведь до некоторой степени виноват в моем одиночестве?

– Да. Но ты знаешь, что я не могу ответить на твои вопросы.

– Ты не должен удивляться, что я в сомнениях насчет моей будущей жизни. Насколько я вижу, мне лучше остаться здесь. По крайней мере, я полезна для миссис Питкин. Вчера, когда я заговорила о том, чтобы от нее съехать, она разрыдалась. В нашей стране, Пол, та женщина умерла бы с голоду, а мне будет одиноко в этой.

Она умолкла, и целую минуту стояла полная тишина.

– Мое письмо показалось тебе очень коротким, не так ли?

– Полагаю, в нем было все, что ты имела сказать.

– О нет. Я еще многое имела сказать. Это третье из написанных мною писем. Сейчас ты увидишь два других. Я написала три и должна была выбрать, которое отправить тебе. Полагаю, твое ко мне писалось с меньшим трудом, чем любое из моих. У тебя не было сомнений. У меня были, и много. Я не могла отправить все три, но теперь ты можешь их прочесть. Вот одно. Прочти его первым. Когда я его писала, то намеревалась так и поступить.

И миссис Хартл протянула листок с угрозой отстегать его кнутом.

– Я рад, что ты его не отправила, – сказал Пол.

– Я собиралась.

– Но ты передумала?

– Хоть что-нибудь тут представляется тебе неоправданным? Говори!

– Я думаю о тебе, не о себе.

– Так думай обо мне. Есть ли здесь хоть слово, которое не оправдано твоим поведением?

– Ты задаешь мне вопросы, на которые я не могу ответить. Я считаю, что женщина не должна браться за кнут ни при каких обстоятельствах.

– Очень удобная теория для джентльменов… любителей позабавиться. Однако я не знаю, что и сказать. Покуда есть мужчины, способные защищать женщин, лучше предоставить это им. А если женщине некому помочь, должна ли она сносить все, не поднимая руку на обидчика? Должна ли женщина позволить, чтобы с нее содрали кожу, потому что неженственно драться за собственную шкуру? Что проку быть… женственной, как вы это называете? Ты задавался таким вопросом? Да, мужчин это привлекает. Но если женщина видит, что мужчины пользуются ее притворной слабостью, не лучше ли эту слабость отбросить? Если на нее охотятся, не должна ли она отбиваться, как зверь? О нет, это так неженственно! Об