Рассказы о Привидениях Антиквария – Собирателя Древних Книг. Бледный Призрак и Прочая Нежить - Монтегю Родс Джеймс

этот человек подходящими для обращения ко мне, при этом находясь в моем же гостиничном номере. Что ему от меня в тот момент было надо – так это бочонок пива. Такие вещи, которые я ему пожелал тогда, могли произойти в любой день с кем угодно. Хотя, как это оказалось, он очень сильно тогда ошибался. Я просто был поражен, когда услышал от него такое хамство. В тот момент у меня просто язык не поворачивался ответить ему как надо отвечать в таких случаях, я слов подходящих не мог подобрать».

Он внезапно замолчал и посмотрел на меня сконфуженно. На его пылкую речь я ответил: «Дорогой мой человек, мне очень горько слышать о том, что у вас возникали некоторые разногласия. Не смотря на это, я полагаю, прихожанам будет сильно не хватать моего дяди». – Из груди господина Боумана вырвался долгий вздох изумления: «Дяди? Ой, ну, конечно, же! – Залепетал он. – Так это ваш дядя! Вы должны меня понять, на какое-то мгновение я совсем забыл о том, что вы говорили мне, что он вам какой-то там родственник. Впрочем, это вполне понятно, должен я вам сказать, тем более, раз вы на него немного похожи, то я мог бы и сам догадаться, впрочем сейчас говорить о подобных вещах просто глупо. Тем не менее, я должен был держать это в своей голове, что вы, разумеется, как родной ему человек, будете одним из тех кто ближе всех примет всё к сердцу. Ой, ну конечно, уж лучше бы я попридержал свой язык за зубами или еще лучше вообще ничего не вспоминал о нем, тогда бы и язык за зубами держать не пришлось».

Я ему ответил, что хорошо его понял и собирался задать еще несколько вопросов, но тут его кто-то позвал, видимо появились какие-то неотложные дела. Кстати, ты, пожалуйста, не думай о том, что он имеет какое-то отношение к исчезновению нашего дяди и ему есть чего бояться при проведении следственных действий. Хотя, несомненно, в тихий час ночи ему может прийти в голову и то, что я могу его заподозрить в причастности к преступлению, в том случае, если все-таки было совершено преступление, тогда завтра утром от него следует ждать дальнейших объяснений.

Пора заканчивать это письмо. Оно уйдет к тебе с почтовым дилижансом.

ТРЕТЬЕ ПИСЬМО

Дек. 25, 37.

Мой дорогой Роберт, – это письмо я пишу тебе в день Рождества, что само по себе является не совсем обычным, пожалуй, тебя оно может и не особенно заинересовать. Точнее будет сказать, ты поймешь сам прав я или нет. По крайней мере, ничего определенного я пока написать не могу. Ребята с Боу Стрит практически расписались в своей некомпетентности, они заявили, что у них нет ни одной зацепки, никаких улик и никаких вещественных доказательств. Время, природные факторы, сделали так, что следы преступления, а я считая, что было совершено преступление, стали почти не заметны или вовсе исчезли. К моей величайшей скорби ничего из личных вещей покойника, другого слова я подобрать не могу, найти не удалось.

Как я и предполагал, господин Боуман чувствовал себя очень неловко на следующее утро после того разговора, о котором я писал в предыдущем письме. Я слышал, как он с утра пораньше хорошо поставленным голосом толкал речь перед полицейскими, заявившимися к нему в бар, ну прям как твой Цицерон[362], и это делалось явно с какой-то целью, так я думаю. Он говорил о великой утрате в лице пропавшего священника, которую городу никто не сможет возместить. Также он молол и о том, что надо оставить всё как есть, не трогая ни единого камушка (при этом он сделал очень сильный акцент на этой фразе) для того, чтобы суметь докопаться до истины. Жалко, что в такой глуши погибает великий талант, ведь благодаря своим ораторским способностям он мог бы стать очень популярным на конференциях и праздничных манифестациях.

Когда я завтракал он пришел и ждал, когда я закончу. После чего, при первой же возможности подошел, вручил мне тарелку с кексом и начал говорить шепотом: «Я надеюсь, сэр, вы поняли, что в тех чувствах, которые я испытываю к вашему родственнику нет ни малейшего намека на то, что можно было бы назвать недоброжелательностью, – можете идти, Элиза, я позабочусь об этом джентльмене, всё, что ему будет угодно, я принесу сам. – Прошу прощения, сэр, но вы должно быть знаете, что человек не всегда сам себе хозяин… Особенно, когда его душа травмирована применением тех выражений, которые, насколько мне известно не должны использоваться, – я видел, как его голос становился все громче, а лицо становилось всё красней. – Знаете, сэр, если вы мне разрешите, то я могу в нескольких словах объяснить вам, в чем тут суть, где зарыто это так называемое яблоко раздора. А вся суть та она, вот она! Вот в этом вот бочоночке, ну а если быть точнее, бочоночке пива…».

Я почувствовал, что сейчас самое время его прервать и сказал, что не вижу как это конкретно может помочь нам в поисках моего дяди. Господин Боуман со мной неохотно согласился и продолжал уже более спокойным голосом:

– Вынужден с вами согласиться, сэр. Я преклоняюсь перед вашим умением владеть собой, и согласно вашим же словам, как бы там ни было, это, пожалуй, действительно, никак не может помочь в решении настоящей проблемы. Всё, что я хочу, так это того, чтобы вы поняли, что я готов, так же как я уверен и вы, принять участие в расследовании. При всем при этом, как я уже имел случай сказать ребятам из сыскного отдела, которые как раз были здесь у меня минут сорок назад, я им сказал: «Не трогайте не единого камня, потому что любая мелочь, любой пустяк может оказаться существенной уликой и может еще как помочь в расследовании этого сложного и неприятного дела».

Самое интересное то, что господин Боуман поехал с нами, когда мы отправились для проведения осмотра предполагаемого места преступления. Правда, не смотря на то, что он горел искренним желанием помочь, в чем я нисколько не сомневаюсь, его содействие следствию я серьезным назвать не могу. Всё выглядело так будто он, разгуливая по полям вот-вот ожидает увидеть или самого дядю Генри, или человека причастного к его исчезновению. Он постоянно всматривался вдаль, прикладывая руку козырьком ко лбу, отвлекал нас и постоянно беспокоил, показывая палкой на далеко пасущийся скот или людей, работающих в поле. Он подолгу разговаривал