Оружие Вёльвы - Елизавета Алексеевна Дворецкая

наших конунг ваших податью обложил, а сверх того мы не…

Под эти разговоры дошли до места. Тело лежало на земле за грудами дров, с головой завернутое в чей-то плащ. Кто-то из хирдманов отвернул край.

Свет факела упал на тело. Снефрид содрогнулась. Лицо совсем не пострадало, и она сразу узнала покойника. Совершенно непримечательные, эти черты навеки запечатлелись в ее памяти.

– Неудивительно, Эрленд, что вы не услышали, как он прошел, – тихо сказала она, не сводя глаз с лица покойного. – Этот человек всю жизнь был викингом и носил прозвище Тихий Волк…

– Так он оборотень, да? – сообразил Гисль.

– Как раз полнолуние кончается!

– Сразу по роже видно!

– Ну вот, а мы думали!

Снефрид дрожала от волнения, но при этом чувствовала, как падает с сердца тяжкий груз. Вегард Тихий Волк долго жил с безумной мыслью вернуть в мир живых своих погибших побратимов, но боги, зная, что из таких дел ничего хорошего не выходит, направили его по более разумному пути, и теперь он сам присоединится к товарищам в Валгалле…

Снефрид была склонна простить дозорных, которые, хоть и утратили бдительность, обсуждая погребение Альрека, все же исполнили свой долг и не допустили кражи. Но, конечно, совсем скрыть это происшествие было невозможно – шум слышали слишком много людей, – и по мере того как с поля возвращались захмелевшие и усталые участники похорон, весть о нем распространялась все шире.

– Не брани их, прошу тебя, – говорила Снефрид Эйрику, пока влажной тряпкой смывала с него пот, пыль и засохшие капли крови Альрековой посмертной невесты. – Они проворонили, как он пробрался в чулан, но меж тем они совершили великий подвиг – прикончили последнего из людей Стюра Одноглазого.

– Да ну? – Эйрик, и сам изрядно пьяный и усталый, лежал в полусне, предоставив Снефрид его обмывать. – Так от них кто-то остался? Мы же их всех, я думал, прикончили…

– Осталось не меньше троих. С тех пор они промышляли мелким грабежом, а может, нанимались к кому.

– Так этот тролль уже давно за тобой ходит, я помню. Чего ему надо?

– Мой муж несколько лет назад выиграл в кости одну вещь, а проиграл ее Хаки Тюленьи Яйца – один из этих троих. Но им эта вещь была дорога как память о Стюре, и они все пытались заполучить ее назад. Но теперь с ними покончено… хотелось бы верить.

Мельком Снефрид вспомнила, что судьба третьего из этих бродяг ей неизвестна. Даже имя вылетело из памяти. Асмунд… Аслейк… Аскель… что-то такое. Но о нем ничего не знал даже Вегард, и если он до сих пор преследовал Снефрид в одиночку, значит, третий так и не объявился. А теперь след оборван. Вегард и Хаки ничего ему не расскажут, а Снефрид надеялась еще до исхода этого лета покинуть Свеаланд вместе с загадочным ларцом.

Она ждала, что сейчас Эйрик спросит: что это за вещь, если люди Стюра так упорно охотятся за ней, готовые проливать свою и чужую кровь? Но он молчал. Приглядевшись, Снефрид обнаружила, что Эйрик уже спит…

* * *

– Слушай, – услышала Снефрид наутро, еще толком не проснувшись, – а что эта девка вчера такое чудное сказала?

– Что она сказала? – пробормотала Снефрид, еще не понимая, о какой девке идет речь.

Вспомнилась Ингвёр, но с нею, кажется, они расстались уже очень давно… Дней семь… восемь, десять… Все, что было до их с Эйриком поездки на остров, казалось ей случившимся несколько лет назад.

– Ну эта, которую Альрек с собой забрал. Она сказала, что у него через зиму родится сын и станет конунгом свеев. Как это может быть? Мы его хорошо проводили, он не станет возвращаться. А те мертвецы, какие возвращаются, я много таких случаев знаю, они шею свернуть кому-нибудь могут, а вот ребенка сделать – слава Фрейру, нет!

Эйрик еще подумал и добавил:

– Может, она хотела сказать, не у него родится, а у меня?

Эта мысль для Снефрид была новой; мелькнула испуг, что это «у Эйрика» может означать «у нее самой». Но потом она окончательно проснулась и все вспомнила.

– Нет, она правильно сказала. – Снефрид села и убрала волосы с лица. – У Альрека родится сын. То есть у Ингвёр. От Альрека.

– Да ну? – Эйрик приподнялся на локте. – Так она беременна?

– Ну смотри, – Снефрид задумалась, – это могло случиться вскоре после Середины Лета, когда она сюда к нам попала. Раз, два, три… – Она посчитала для верности на пальцах, – когда кончится месяц гои[38], вскоре после него и наступит ее срок. Будет конец первой зимы после его смерти. Все сходится.

– Но как этот ребенок может стать конунгом свеев?

– Как? Эйрик, ты же сам отдал Ингвёр Бьёрну Молодому. И когда у нее родится первый сын…

Эйрик еще подумал.

– Так ты думаешь, он на ней женится…

– Почему бы и нет? – весело сказала Снефрид. – Вот видишь, как хорошо ты поступил, что не сделал Ингвёр посмертной спутницей! Теперь у твоего брата будет сын, а ты же помнишь, что об этом говорит Один[39]!

Эйрик кивнул, помолчал, потом вздохнул:

– Кое-что мне в этом не нравится.

– Что же? – Снефрид наклонилась и ласково убрала волосы с его лица, надеясь занять его делом и отвлечь от грустных мыслей.

– Если этот ребенок станет конунгом, это значит, что следующим конунгом свеев будет тот Бьёрн, а не я!

– Ну, это мы еще посмотрим…

– Мы не посмотрим! – Оживившись, Эйрик обхватил ее и перевернул на спину. – Мы-то ведь можем раздобыть и своего конунга свеев!

* * *

Кетиль хёвдинг чувствовал невольное смущение при мысли о встрече с Эйриком – «морским конунгом» и берсерком, у которого единственный родной брат всего каких-то восемь или девять дней назад погиб от руки Кетилева племянника. Конечно, поединок есть поединок, исход его решает Один, а душу избранного им уносит одна из шлемоносных дев. Но все же это печальное обстоятельство могло затруднить и без того непростые дела.

Однако Эйрик, когда Кетиля проводили к нему от пристани, выглядел спокойным. Собственные его хирдманы дивились про себя и радовались на ту быструю перемену, которая с ним произошла после ночной прогулки по заливу вдвоем со Снефрид. Он не стал веселым, но теперь в нем чувствовалось глубокое, уверенное спокойствие. Слияние с Одном сожгло его человеческую скорбь по брату, и теперь он мысленно видел Альрека так же, как его видит сам Один – во славе Валгаллы, в веселии ежедневных пиров, в доблести еженощных сражений, в объятиях прекраснейших небесных дев. Рано или