Алексей Орлов - Нина Молева

— Вы сегодня в дурном расположении духа, мой государь? Кто и чем мог вас огорчить с утра, а ведь это утро такое великолепное. Взгляните, не для вас ли так ярко светит солнце — оно бывает таким только в разгар лета.

— И тем не менее это всего лишь осень. Глубокая осень, и у меня нет никакого желания себя обманывать некими сентиментальными восторгами.

— Мой государь, но почему вы все время думаете об обмане? Разве наступающая зима не представляет чудесного зрелища? А езда на санках? Вы так любили эти прогулки в Гатчине.

— Я благодарен вам за желание меня развлечь, Екатерина Ивановна, но императору не до пустой болтовни. У меня слишком много дел, и если у вас нет ко мне никаких вопросов, то мы увидимся вечером.

— Как раз есть, государь. Я подумала о ваших портретах. Вернее о том, кто бы их мог лучше всех написать. Это непременно должен быть выдающийся художник.

— Меня вполне удовлетворяет Степан Щукин.

— Но, государь!

— Вы не разделяете моего вкуса? Напрасно. У Щукина есть та солдатская строгость, которая всегда была близка моему сердцу. В его портретах нет того фривольного фальшивого блеска, которым так увлекалась Екатерина II. Они мужественны и просты — это то, что нужно.

— Бог мой, сир, но этот Щукин решительно не понимает вашей истинной натуры. Солдат — это необходимо для императора, тем более российского. Но сколько же еще разнообразных талантов и особенностей присущи вашей натуре! Щукин не в состоянии их видеть. Самое большее — он сделает из вас Фридриха II, не больше.

— Что меня вполне удовлетворит, как я уже сказал. Но вы невольно разожгли мое любопытство: за кого же вы решили ходатайствовать, моя маленькая фея?

— Государь, вы даже улыбнулись! Я счастлива, просто счастлива. А художник — я думала о Левицком. Нет-нет, государь, подождите, пожалуйста, подождите возражать. Вспомните, покойной императрице совершенно не нравились его портреты, потому что они заставляли вспоминать о долге.

— Что же, в этом не могу с вами согласиться. Император должен помнить о своем долге, но не дело подданных преподавать ему уроки. Хотя именно Екатерина II в таких уроках очень нуждалась.

— Почему же вы так ставите вопрос, мой государь? Разве аллегория недопустима в императорских изображениях?

— Я не люблю ни аллегорий, ни скрытых — намеков. Двойное дно всегда обращается против носителей власти.

— Государь, но никаких аллегорий не было в портретах великих княжен, и вы сами выразили удовольствие от их вида. Левицкому достаточно сказать, чего именно вы бы желали, он блистательно исполнит вашу волю.

— Я не великая княжна и не малолетнее дитя. То, что нашел ваш художник в них, совершенно лишнее искать в моем облике.

— Но ведь вас должны любить ваши подданные!

— Удивляюсь, как вы не сказали — обожать. Но вы ошибаетесь, мой друг, перед императором должны трепетать. В этом его истинное назначение и роль, которая дает возможность добиваться могущества державы.

— И все равно вас любят, мой государь!

— Меня никто не может любить. Моя мать убила и сделала посмешищем моего отца. Кстати, вы знаете, что никто не смог ответить, где находится его могила.

— Боже мой, но это невозможно!

— И тем не менее. Его похоронили в Александро-Невской лавре без надгробия и могильного холма, и сегодня уже никто не может с точностью указать это священное место. Мне придется удовольствоваться свидетельством единственного дожившего до наших дней свидетеля — полуслепого и, боюсь, выжившего из ума монаха.

— Какую же рану это наносит вашему сердцу! Как вы страдаете, мой государь, и я не могу облегчить ваших страданий. Это просто несправедливо.

— Благодарю вас, друг мой. Я знаю, вы единственный человек, которому не безразлична моя душевная жизнь. В вас всегда было столько доброты.

— О, государь, вы же сами требуете называть вещи своими именами: не доброты, но любви и преданности.

— Если бы у матери моих детей была хоть крупица ваших чувств, мне легче было бы переносить этот семейный каземат.

— Но, мне всегда казалось, ее величество Мария Федоровна исполнена самых добрых чувств к вам.

— Вам ли не знать, как бесконечно скучны ее излияния по поводу любви к детям, которых она, впрочем, и на самом деле даже любит. И уж тем более по поводу семейных обязательств. Я искренне рад, что избавлен от необходимости проводить рядом с ней, как в Павловске, все вечера.

— Мой государь, вы успеваете обдумывать столько вопросов одновременно. У вас поистине ум великого монарха! Я знаю, вы поглощены проектами ваших реформ. И убеждена — они принесут вам подлинную славу.

— Просьба у меня к вам, Дмитрий Григорьевич, потому и просил пожаловать. Забыли вы старого знакомца, совсем забыли.

— Как можно, граф! До художников ли вам теперь. В вашей канцлерской должности! Боялся побеспокоить. Коли понадоблюсь, полагал, позвать изволите. Всегда к вашим услугам.

— Полноте, полноте, Дмитрий Григорьевич, я старые времена забывать не склонен. Дел немало прибавилось, а влечения к кружку нашему не поубавилось, а к живописи тем паче. Вот и тут просить хочу вас портрет зятя моего графа Григория Григорьевича Кушелева написать. Не откажетесь?

— Сердечно признателен за честь.

— Вы, поди, с Григорием Григорьевичем не один раз у меня встречались. Человек достойнейший.

— Помнится, его сиятельство при великом князе Павле Петровиче состоял.

— В чине полковника. А нынче государь император его заслуги немалые не забыл. Как вам известно, из генерал-майоров в вице-адмирала переименован и тут же в адмирала. Нынче вице-президентом Адмиралтейстз-коллегии состоит. И по случаю возведения в графское достоинство хотелось бы галерею мою живописную его портретом вашей кисти обогатить.

— А размер какой пожелаете?

— Скажем, в малую натуру, поясной. И непременно со всеми аксессуарами. Как положено.

— Отлично, так и сделаем.

— А вид у вас что-то невеселый, Дмитрий Григорьевич. Неприятности какие семейные?

— Благодарение Богу, на дом пожаловаться не могу.

— Супруга, дочка здоровы ли?

— Благодарствуйте, граф. Непременно утешу их, что помните.

— А коли не семья, то в чем же дело. Может, чем помочь могу?

— По правде сказать, за друзей тяжело.

— О ком это вы?

— Николаю Ивановичу Новикову тяжко приходится. Я бы и рад помочь, да не всегда получается. Приупадло его Авдотьино, крепко приупадло.