Ледяная кровь. Полное затмение - Андреа Жапп

Глаза Аньес наполнились слезами. А ведь ей удалось без единой слезинки выслушать жуткие известия об Артюсе и Клеманс.

— Что с ними стало?

— Девочка превратилась в очаровательную девушку, умеющую читать и считать. А собака долгие годы, до самой смерти охраняла наши стада.

— Значит, вы поведали мне историю о мужестве и чести собаки.

— Да, собаки, как и все другие животные, — это создания Божьи. Нас с ними объединяют определенные черты. Однако они лишены многих грехов, присущих нам.

— Иначе говоря, вы не помните ни одной прекрасной истории о мужестве и чести человека?

— Почему же? Но мне надо порыться в памяти.

Леоне разрезал ломоть хлеба и съел его до последней крошки. Этот прекрасный жест смиренного человека, знавшего, что такое голод, опечалил Аньес.

— Жильету повесят на рассвете. Бальи сдержит свое слово. Ее агония будет короткой. Она... умоляет вас простить ее.

Аньес пришла в замешательство. Подумав несколько секунд, она ответила:

— Говоря по совести, почему я должна ее прощать? Только Господь, если захочет, может это сделать. Поймите меня правильно. Если бы меня пытался убить незнакомец, я простила бы его во имя любви к Спасителю. Но Жильета окружила меня заботой и лаской только с одной целью: медленно, тайком, самым подлым способом[125]отправить меня на тот свет.

— Если бы я разговаривал с другой женщиной, я не осмелился бы продолжить, — нерешительно сказал Леоне. — Они не остановятся, мадам. Вскоре к вам подберутся другие злодеи. Я с ужасом думаю об этом.

— Я знаю, мсье, — равнодушно ответила Аньес.

— Мне надо не только найти Клемана, но и выяснить, кто является приспешником Бенедетти в вашем краю. Камер-ленго не может действовать из Рима. Ему необходимо заручиться помощью союзника, вернее, ловкого сообщника, необычайно умного и опасного. Если мы уничтожим этого сообщника, Бенедетти будет трудно оправиться от поражения. К тому же у нас появится время, чтобы на этот раз вступить в схватку непосредственно с камерленго.

— Речь идет о коварном звере, который многие годы бродит вокруг нас, а мы даже не можем обнаружить его тень. Как же вы сумеете поймать его?

— У меня есть союзники, — уклонился Леоне от прямого ответа, подумав о Клэре Грессоне и его шпионах.

Леоне замолчал, поскольку в столовую вошла Бенедикта. Она принесла креветки в желе.

— Я наелся досыта, мадам. Благодарю вас за вашу доброту. Раздайте оставшуюся еду бедным ради любви к Христу.

— У меня тоже пропал аппетит. Завтра я поеду в Алан-сон, — тоном, не терпящим возражений, сказала Аньес.

— Нет, вы никуда не поедете. Иначе вы облегчите им задачу, — сухо возразил Леоне.

— Я хочу воссоединиться со своим супругом. Я вызволю его из застенков.

— Мадам, разве вы не знаете, какие они хитрые и лживые? Потребовалось... убить Флорена, чтобы вырвать вас из их когтей. Артюс д’Отон принял это столь трудное решение сознательно. Он понимал, что если не согласится предстать перед судом, то погубит вас. Он действовал как человек чести и любви.

— Если им нужна я, они освободят моего супруга.

— Они хотят вас убить, мадам.

— Но разве вы сами не говорили, что смириться с мыслью о смерти значит прогнать страх? И тогда страх убежит, как трус. Я еду завтра на рассвете.

— Нет.

— Прошу прощения?

— Нет. — Леоне закрыл глаза и откинул свои белокурые волосы назад. — Мадам, дело всей моей жизни, ее смысл, ее оправдание заключается в том, чтобы оберегать вас. Я умру за вас, мадам. И не позволю вам безрассудно распоряжаться своей жизнью, пусть даже вами движут отвага и любовь... — Ледяным тоном он добавил: — Вставайте, мадам. Я отведу вас в вашу опочивальню.

— Что...

— Я ненавижу себя за то, что мне приходится делать. Даже если я вымолю у вас прощение, это ничего не изменит. Поэтому я избавлю вас от необходимости меня прощать. Вставайте, мадам. Я буду следить за дверью и не позволю вам покинуть ваши апартаменты. Вы не поедете в Алансон, чтобы броситься в пасть хищникам. Я дал клятву Господу. Монсеньор д’Отон принес себя в жертву. Он знал, что делает.

— Полно, мсье! — возразила Аньес. — Неужели вы собираетесь держать меня, как пленницу, в собственном замке?

— Да, собираюсь. И прошу вас слушаться меня, раз вы не в состоянии меня простить. Ваша жизнь слишком дорога, чтобы я мог потворствовать вашим планам. Следуйте за мной, мадам. Прошу вас, не надо упрямиться. Иначе я, к своему величайшему стыду, буду вынужден применить силу. В самое ближайшее время я извещу вашего бальи. Не сомневаюсь, что он одобрит мои действия. Вашим людям будет запрещено седлать вашу лошадь или впрягать лошадей в дроги.

Аньес встала. Глядя рыцарю в глаза, она сказала:

— Даже не думайте об этом, мсье! Вы не можете запретить мне спасти моего супруга.

— Напротив, я имею право запретить вам броситься в пасть волку, который только этого и ждет. Никто не принадлежит самому себе, мадам. Вы принадлежите вашему супругу, вашим сыновьям, в определенной степени мне и всем тем, кто вас любит и готов умереть за вашу жизнь. Но главное, вы принадлежите будущему, которое предопределяют небесные силы. Следуйте за мной, прошу вас.

— Почему же я вас не возненавидела? — удивилась Аньес.

— Возможно потому, что частичка вашего естества знает, что я прав. Идемте, мадам.

Аньес, удивляясь самой себе, послушно пошла за рыцарем. Леоне был прав. Одна частичка ее естества безрассудно бросилась на помощь своей любви, другая же все просчитывала, оценивала. Она должна остаться в замке, чтобы защитить Клеманс и маленького Филиппа. Если она приедет в Дом инквизиции, они не выпустят ее на волю и не освободят Артюса. У Клеманс не останется никого, к кому она могла бы обратиться, если над ней нависнет смертельная опасность. А опасность была рядом. Откровения Леоне за ужином лишь подтвердили догадки Аньес. Через несколько недель девочке исполнится двенадцать лет, и она станет совершеннолетней[126].

Леоне открыл дверь и посторонился, давая Аньес пройти.

— Мадам, мне очень жаль, но я должен запереть дверь на ключ. Можете ли вы поклясться перед Богом, что не будете пытаться покинуть замок?

— Клянусь, рыцарь. Пусть я буду проклята, если нарушу клятву.

— Хорошо. Спокойной ночи.