Бессмертный - Трейси Слэттон

— Джулиано пришел!

— Ite, missa est,[125] — провозгласил священник, тут раздался слабый возглас: «Вот тебе, предатель!»

И следом поднялся крик. Леонардо вскочил с ногами на скамью, чтобы лучше увидеть, и потянул меня за рукав, пока я не последовал его примеру. Джулиано де Медичи шатался, истекая кровью из раны в груди. Несколько вооруженных человек окружили его.

— Купол рушится! — крикнул кто-то, и крик тотчас был подхвачен хором голосов.

Люди заорали, завизжали. Тысячи ног затоптали по мраморному полу. Собор заполнился испуганной толпой: мужчины, женщины и дети разбегались во все стороны, стремглав покидая церковь. Леонардо указал на южную часть церкви, где находилась старая ризница, и там я увидел, как Лоренцо, забрызганный кровью и с мечом в руке, перепрыгнул через низкие деревянные перила в огороженный восьмиугольник хора. Несколько человек прикрыли его, когда он побежал к главному алтарю, перед которым молился на коленях кардинал Сан-Джорджо, юноша лет семнадцати. Один из Пацци начал визгливо оправдываться, в то время как другие с окровавленными кинжалами бросились за Лоренцо. Я увидел, как старый друг Лоренцо Франческо Нори бросился защищать его от группы людей, — как мне показалось, это были вооруженные священники, — и сам пал, сраженный ударом меча в живот. Пацци кинулись к священникам, и уже всем скопом они бросились за Лоренцо. Он и его защитники, подхватив Нори, отступили в северную ризницу и захлопнули дверь.

— Пошли отсюда, — сказал Леонардо.

Он спрыгнул со скамьи и потянул меня за собой, и мы ринулись прочь вслед за орущей толпой, которая выплеснулась из собора на площадь. Рука его выпустила мой плащ, и он затерялся в толпе; после долгих пиханий и толканий меня притиснули к Баптистерию. Я прижался к стене спиной, чтобы пропустить обезумевшую, беспорядочную толпу. Из толпы на меня вылетела вытолкнутая из нее под напором бегущих женщина, и я поймал ее, чтобы она не упала. Я ощутил ее аромат: сирени, лимонов, чистого света и всего хорошего, что я когда-либо видел, слышал, чувствовал или представлял за сто пятьдесят лет. А потом она подняла на меня глаза. Забыв о долгом пройденном пути, моя жизнь сузилась до одного-единственного момента, когда ее многоцветные глаза встретились с моими. В тот же миг я узнал ее. Всю как есть: ее сущность, ее жизненную природу, дух, душу (или как там еще называют ту бессмертную точку света, которая живет в глубине каждого человека?). Это было чудо и гибель моя! Точно удар молнии пронзил меня до самых потаенных уголков моего существа. Он вызвал музыкальный резонанс, возникший между нами, как безмолвная песня. Это было нечто более интимное, чем любовные отношения, и возникло без соприкосновения тел.

Вокруг нас с криками бежали охваченные паникой люди, в церковь хлынул отряд солдат, а я трепетал от благоговения. Я видел только ее прекрасное лицо сердечком, прелесть которого расцвела божественной красотой: тонкий изгиб бровей над чарующими темными глазами, сбрызнутыми черными, янтарными и зелеными крапинками на фоне ярких белков; высокие скулы и маленький прямой нос, изящный раздвоенный подбородок, большой подвижный рот, алые губы и ровные белоснежные зубы. Румянец на щеках подчеркивал насыщенный цвет ее волос, в котором смешались каштановые, рыжие, золотистые, сливовые и черные тона.

— Маддалена! — выдохнул я.

Ей было лет восемнадцать, она была миниатюрная, но гибкая и сильная. Легкий аромат сирени и лимона, чистого рассветного воздуха и бегущего ручейка становился сильнее. Я прижимал ее к груди и ощущал биение жизни, звонким ручьем звучавшее в ее стройном теле, облаченном в роскошное платье из лучшего розового шелка с широкими белыми рукавами, отделанное тонкой золотой парчой и расшитое по воротнику крупными розовыми жемчужинами.

— Синьор Бастардо, — покраснев, промолвила она и стала вырываться.

Мне пришлось ее выпустить и прижать к стене Баптистерия, загородив рукой. Меня охватил страх, но он был никак не связан с царящей вокруг паникой и кровопролитием. Я боялся, как бы она не пострадала, когда наконец-то я ее нашел. И жизнь моя отныне изменилась. Уже ничего не будет как прежде: обещание философского камня внезапно, в самый неожиданный момент, начало сбываться. Меня ожидали любовь и смерть, и, заглянув в глаза Маддалены, я понял, что они того стоят. Много лет назад я сделал правильный выбор.

— Давайте зайдем! — предложила она, выскользнув из моих рук, и открыла двери, некогда созданные ювелиром Лоренцо Гиберти, который выиграл конкурс, предложенный юным Козимо. Она забежала в здание, и я последовал за ней. Там было пусто и тихо. Она, запыхавшись, села на скамью.

— Мне надо подумать. Мне надо понять. Я уверена, что Джулиано де Медичи мертв, он истек кровью, — произнесла она и подняла на меня взгляд. — Но Лоренцо сбежал и может выжить. Он объединится с миланцами, и они его поддержат. Медичи останутся у власти, несмотря на сегодняшние события.

— Вполне вероятно, — едва переводя дух, согласился я с ней, не в силах оторвать от нее глаз, чтобы взглянуть на великолепную мозаику Страшного суда, которая украшала потолок, или на замысловатые геометрические узоры мощенного разноцветными плитками пола.

Впервые я видел женщину более прекрасную, чем произведения художника! Я стоял, а Маддалена сидела, сцепив узкие ладони на коленях. Она задумчиво склонила голову, и я увидел пульсирующую на длинной шейке голубую жилку. И мир за этими стенами мог рушиться, гореть в огне и гибнуть под копытами гонцов Апокалипсиса, мне это было все равно. Для меня не существовало тогда ничего, кроме Маддалены. Это был самый священный момент в моей жизни. Родилось чудо, предначертанное более века назад. И все мое тело звенело, и дрожащий воздух между нами наполнился невидимым сиянием и безмолвным криком тысячеликой мечты, сбывшейся наяву.

— Это неслыханно! Такой ужас, что даже не верится! Словно кошмарный сон! Кровопролитие посреди мессы, осквернение великого собора! Теперь все навсегда изменится. Флоренция уже никогда не будет прежней, даже если Лоренцо останется у власти. Кто это устроил и зачем? — говорила она, и в ее низком голосе, в котором при первых словах звучал ужас, появились задумчивые нотки.

— Семейство Пацци, Папа Римский и Неаполитанский король. Ради денег, власти, земель и мести. У Медичи много врагов. Лоренцо не сумел править нашей якобы республикой так же талантливо, как Козимо, который приближал к себе друзей, а врагов и тем более, — не задумываясь, ответил я.

Я не мог поверить, что мы обсуждаем политику, как обыкновенные флорентийцы, ведь она-то совсем необыкновенная и мне больше всего на свете хочется сесть рядом, упиваться ее красотой и прикоснуться к нежной коже.

— Вольтерра тоже входит в список его врагов, хотя мой родной город никогда не осмелится напасть после того разгрома, — кивнула она и робко улыбнулась мне, отчего мое сердце вспорхнуло куда-то в горло, а колени обмякли. — Нам, похоже, суждено встречаться, когда вокруг льется кровь, синьор! К счастью, на этот раз она не моя. И я одета. Рада, что и вы в добром здравии. А вы совсем не изменились с тех пор, как спасли меня от кондотьеров!