Плач по красной суке - Инга Петкевич

Я так извелась, что когда получила передачу, а потом увидела моего благоверного и маму под окнами больницы, то просто разрыдалась от благодарности и умиления.

Врачи советовали не торопиться с выпиской, но я рвалась на волю, совершенно не представляя себе, что меня там ожидает. По этой же причине я гордо отвергла предложение мужа пожить первое время у них. Мне не хотелось обременять это благородное семейство и почему-то казалось, что на своей территории я скорей обрету здоровье и покой.

На сей раз мое упрямство было жестоко наказано — до сих пор не могу без содрогания вспоминать этот первый домашний месяц. Младенец брал только одну грудь, его несло, он кричал, и каждый вечер мне казалось, что он не доживет до утра. Меня шатало от слабости; стирая в ванной пеленки, я несколько раз теряла сознание. Наверное, у меня начался послеродовый психоз, потому что чувство обреченности и отчаяния было столь невыносимым, что я с трудом сдерживалась, чтобы не сигануть вместе с ребенком в окно.

Мать еще работала, поэтому заскакивала ко мне только под вечер, приносила продукты и помогала по хозяйству.

Мой муж все время находился в крутом запое, и я ненавидела его. Порой они с компанией заваливались посреди ночи. Однажды сперли где-то коляску и приволокли мне. Очень довольные своим подвигом, они пили на кухне всю ночь. Я же терпеливо сносила весь этот пьяный бред и даже не могла дать волю своему гневу. Мне казалось, что стоит сорваться — посыплются халтурные декорации и погребут нас вместе с ребенком.

Ожесточение росло, я мечтала рассчитаться с мужем за его предательство. Я знала, что теряю его навсегда, но мне было не жалко — я ненавидела его. Обостренная родами интуиция провидчески высвечивала мое будущее. Я знала, что ничего, кроме страданий, этот человек мне дать не может. Я сознательно выбирала одиночество. Механизм сведения счетов вступил в свои права. Сама того не подозревая, я уже находилась в капкане у Совдепии. Мне казалось, что я борюсь за свои права, на самом же деле я уже заглотила отравленную этой гадиной наживку и трепыхалась на ее коварном крючке.

Разведясь с мужем, я вздохнула с облегчением на конец-то я вырвалась из заколдованного круга нашей реальности. Хватит зависеть от ее гнусных законов, пора начинать собственную индивидуальную жизнь. Жить самостоятельно, независимо, свободно, растить ребенка, читать хорошие книги и не впускать в свою жизнь всякую нечисть, — какого еще счастья можно желать на этом свете? И прошло немало времени, прежде чем я поняла, что не вышла из круга, а, наоборот, вступила в него. Каким бы ужасным ни казался мне мой брак — он был моим личным, а после развода я вступила в замкнутую общественную круговерть, в адский социальный котел, где на медленном огне вываривается все женское население страны.

Порой меня мучит раскаяние, которое у наших баб, по-моему, заменяет совесть. Совесть должна страховать душу от проступков, раскаяние же только напрасно ее растравляет. Раскаяние — всегда запоздалое, ибо оно следует после преступления. Я бы назвала раскаяние запоздалой совестью.

Куда подевались следующие десять лет — право, не помню. Все само собой как-то сошло на нет. Начиналась брежневская эпоха, и время застыло в параличе, свернулось и скурвилось в многолетнем запое.

Описывать мою дальнейшую жизнь скучно и грустно. Повинуясь биологическим импульсам, мой изношенный организм по инерции еще двигался куда-то, как автомобиль с перегоревшим двигателем, пока не врезался в первое же препятствие и меня не выбросило на мертвый берег повседневности.

Наверное, я все-таки не вполне здорова. В последнее время сон и явь будто поменялись для меня местами. Целый день живу будто с выключенным сознанием, механически выполняю работу, механически хожу по магазинам, тащу домой кошелки, готовлю еду — все, как во сне, пассивно, вяло, бесчувственно.

Зато по ночам начинается настоящая фантасмагория. Каждый вечер я с трудом добираюсь до постели, валюсь с ног, лечу в забытье, как в пропасть, и каждый раз мне кажется, что в конце этого стремительного падения у меня остановится сердце. Но потом сразу же начинаются сновидения на всю ночь.

Целую ночь я вынуждена участвовать в чудовищном спектакле, волноваться, страдать и гибнуть. То есть все события дня, вялые и бессмысленные, обретают во сне какую-то зловещую яркость, сами собой выстраиваются в какие-то замысловатые сюжеты, в которых я почему-то должна принимать участие. Господи, и чего только там со мной не происходит! Но если разобраться в каждом из таких сюжетов, то в нем все неизбежно, правомерно и куда более ярко и выпукло, чем в моей унылой реальности.

Вот один из них.

Будто пригласили меня вдруг на какой-то шикарный пикник или на увеселительную поездку с участием множества знаменитостей. Как всякой женщине, мне всегда хотелось попасть на праздник, побыть в окружении красивых вещей и в обществе интересных людей. И вот я получила такое приглашение, но не испытываю радости, а один лишь ужас. В отчаяние меня приводят все те мелкие и крупные дела, которые мне надо провернуть и переделать, чтобы иметь возможность гулять и веселиться. Я заранее предвижу, что если и найду в себе силы совершить эти боевые подвиги, все отрегулировать и устроить, то сил на поездку у меня не останется. А если я все-таки вырвусь и поеду, то буду измучена и растерзана, без прически и маникюра, без удобных, элегантных вещей. Задерганная, задрипанная замарашка, я заранее знаю, что не получу от этой поездки ничего, кроме унижений и обид. Но все-таки я очертя голову бросаюсь в эти предпраздничные хлопоты и совершаю все эти немыслимые бытовые подвиги, ношусь, хлопочу, звоню по телефону, договариваюсь, беру в долг и перезанимаю, не сплю ночей от тревог и волнений. Пунктики лихорадочно скачут и путаются в моей голове.

Как всегда некстати, заболевает мать, и я оказываюсь в пути с ребенком и собакой, обвешанная многочисленными авоськами и кошелками, где все свалено в кучу, как попало, поэтому ничего нужного не найдешь, а всякая дрянь то и дело вываливается на дорогу, разливаются какие-то бутылки и пачкают вещи. Из зеркала на меня глядит какая-то сизая оладья, нелепая и растрепанная, и мои шикарные попутчики деликатно отводят глаза в сторону и в недоумении переглядываются у меня за спиной. Я для них лишь обременительная помеха.

Предчувствие катастрофы парализует сознание, я погружаюсь в апатию, забиваюсь в уголок вагона и проваливаюсь в забытье.

Когда же я в панике просыпаюсь, то обнаруживаю, что моя собака попала под машину. В тупом отчаянии я пытаюсь вернуть ее к жизни, но она умирает у меня на руках, жалобно и преданно заглядывая мне в глаза. В утешение мне подсовывают другую собаку. Эта чужая собака мне вовсе не нужна, я не хочу больше заводить никаких собак, но нет сил протестовать. Беспомощно барахтаясь в волнах отчаяния, я тщетно пытаюсь сосредоточиться и понять, где я и что со мной…

И тут вдруг обнаруживаю отсутствие сына. Где он, что с ним? Никто не знает. Веселые, беспечные люди заняты собой и друг другом. Я беспомощно заглядываю в их праздничные лица, и они рассеянно не замечают меня.

Я мечусь среди веселящейся публики, умоляюще заглядываю в лица, но на меня никто не реагирует…