Ацтек. Том 2. Поверженные боги - Гэри Дженнингс

— Это заболевание распространено среди белых людей, которые болеют им очень часто, но особого значения ему не придают, ибо смертные случаи среди них редки. У них оно называется оспой.

— Важно, не как оно называется, а как исцеляется, — не без юмора отозвался лекарь. — И что же делают белые люди, чтобы не умереть?

— Испанцы говорят, что лекарства от этой хвори нет: кто-то умирает, а кто-то выживает. Остается только молиться.

Так что с тех пор наши храмы были заполнены жрецами и молящимися, приносившими дары и жертвоприношения Патекатлю, богу исцеления, а заодно и всем остальным богам. Храм, который Мотекусома отдал испанцам, был тоже битком набит людьми, которые в свое время из любопытства согласились креститься, а теперь неожиданно стали горячо надеяться на то, что их и вправду сделали христианами. Вдруг христианский бог примет их за своих и пощадит? Они зажигали свечи, крестились и бормотали обрывки молитв — все, что могли припомнить из поверхностных наставлений, на которые в свое время не обращали ни малейшего внимания.

Но ничто не могло остановить распространение болезни и положить конец смертям. Наши молитвы оказались столь же бесполезны, сколь и беспомощны наши врачеватели. Повторялась трагедия, произошедшая несколько лет назад в землях майя. А в скором времени перед нами встала и вполне реальная угроза голодной смерти. Поразившее нас поветрие было невозможно сохранить в тайне, и люди с материка страшились посещать умирающий Теночтитлан. Столь необходимый для города-острова подвоз провианта по воде практически прекратился. Однако, невзирая на все меры предосторожности, болезнь вскоре стала распространяться и на материке. Поэтому, когда стало очевидно, что весь Союз Трех находится в одинаково бедственном положении, лодочники возобновили свою работу. Точнее сказать, те лодочники, которые еще могли работать. Казалось, будто страшная хворь подходит к своим жертвам с разбором, причем проявляет особо изощренную жестокость. Я так и не заболел, не заболела и Бью, и никто из наших ровесников. Оспа как будто не замечала ни старых, ни измученных другими хворями, ни чахлых и хилых, но упорно поражала молодых, крепких и энергичных. Те, у кого имелись другие причины вскоре завершить свое земное существование, ее, похоже, не интересовали.

Кстати, я полагаю, что именно из-за этой внезапно распространившейся оспы Куитлауак вообще не предпринимал никаких попыток извлечь затонувшие в озере сокровища. Эта болезнь обрушилась на нас почти сразу же после изгнания белых людей — в считанные дни после очистки площади; мы даже не успели толком прийти в себя после перенесенных испытаний и вернуться к обычной жизни. В эти дни Чтимый Глашатай даже не вспомнил о сокровищах, ну а потом, когда Теночтитлан стала опустошать болезнь, ему и вовсе стало не до того. Только представьте, на долгое время мы на своем острове оказались в изоляции, не получая никаких известий о происходящем за пределами озерного края. Мало того что купцы и посланцы других народов опасались даже приближаться к нашим смертельно опасным землям, но и сам Куитлауак, дабы не способствовать дальнейшему распространению заразы, запретил нашим почтека и путешественникам покидать Теночтитлан. Думаю, после Ночи Печали прошло не меньше четырех месяцев, прежде чем один из наших угнездившихся в Тлашкале «мышей»-куимичиме набрался смелости явиться оттуда в столицу и рассказать нам о том, что случилось за прошедшее время.

— Узнай же, Чтимый Глашатай, — сказал он Куитлауаку и всем другим, кому, включая и меня самого, не терпелось его послушать, — что некоторое время Кортес и его люди просто отдыхали, отъедались и залечивали раны. Но делали они это вовсе не с намерением продолжить путь к побережью, сесть на свои корабли и покинуть нашу землю. Нет, они набирались сил только для того, чтобы снова напасть на Теночтитлан. Теперь же, когда белые люди окончательно оправились от страшного поражения, они и приютившие их тлащкалтеки разослали своих гонцов по всем восточным землям, призывая вступить в союз с Кортесом племена, не слишком дружественно настроенные по отношению к Мешико.

На этом месте Змей-Женщина прервал «мышь» и сказал Чтимому Глашатаю:

— Мы надеялись, что навсегда отбили у них охоту соваться к нам, но раз это не так, то придется сделать то, что следовало сделать уже давным-давно. Необходимо собрать все оставшиеся силы, выступить в поход и уничтожить всех до единого белых людей, вместе со всеми их союзниками и сторонниками, в том числе и с нашими изменниками, оказывающими помощь Кортесу. Мы должны нанести удар первыми, причем немедленно, не откладывая, прежде чем испанцы соберут достаточно сил, чтобы сделать то же самое с нами!

— Тлакоцин, — устало отозвался Куитлауак, — какие силы ты предлагаешь собрать? Много ли у нас, да и во всем Союзе Трех, найдется воинов, которым хватит сил поднять, хотя бы обеими руками, собственный макуауитль?

— Прости, господин Глашатай, но это еще не все, — сказал куимиче. — Кортес также послал многих своих людей на побережье, где они с помощью тотонаков разобрали некоторые из стоявших на якоре кораблей на части. С неимоверными усилиями они перенесли эти громоздкие деревянные и металлические части, проделав изнурительный путь от моря через горы, в Тлашкалу. И сейчас там лодочники Кортеса собирают из этих деталей новые корабли, поменьше. Вроде того, который они построили здесь для развлечения покойного Мотекусомы. Только теперь таких кораблей строится много.

— На суше? — с недоверием воскликнул Куитлауак. — Да во всей Тлашкале не найдется пруда или речки, достаточно глубоких, чтобы там могло плавать что-либо больше рыбачьего акали! Все это смахивает на причуды безумца!

— Может быть, владыка Глашатай, Кортес и повредился в уме после столь унизительного поражения, но я почтительно докладываю тебе только о том, чему сам был свидетелем, а я пребываю в здравом уме. Или, по крайней мере, пребывал, пока все происходящее не показалось мне настолько зловещим, что я, не иначе как потеряв рассудок, решил рискнуть своей жизнью, чтобы предупредить тебя.

Куитлауак улыбнулся:

— Уж не знаю, насколько ты безумен, но то был поступок отважного и верного мешикатль, и я благодарен тебе. Ты будешь достойно награжден… а потом получишь и еще более щедрую награду — разрешение, не задерживаясь, покинуть этот зараженный город.

Вот так мы и узнали о действиях Кортеса и по крайней мере о некоторых его намерениях. Я слышал, как многие люди, находившиеся тогда в безопасности, впоследствии рассуждали о трусости, вялости, безразличии или глупости Теночтитлана, утверждая, что мы, якобы усыпленные предыдущей победой, не предприняли никаких шагов, чтобы помешать Кортесу заново собрать силы. Но причина нашего бездействия заключалась в том, что мы просто не могли тогда ничего предпринять. От Сумпанго на севере до Шочимилько на юге, от Тлакопана на западе и до Тескоко на востоке, все мужчины и женщины, которые не были заняты уходом за недужными, или болели сами, или умирали, или уже были мертвы. Мы оказались настолько слабы, что нам оставалось только ждать и надеяться, что мы оправимся до некоторой степени, прежде чем Кортес явится снова, а на сей счет никаких сомнений не было. Помню, как в то лето, лето тягостного ожидания, Куитлауак однажды сказал мне и своему родичу Куаутемоку: