Том 7. Последние дни - Михаил Афанасьевич Булгаков

Часы под руками Биткова то бьют, то играют. Гончарова тихо наигрывает на фортепиано и напевает. За окном слышна вьюга.

Гончарова (напевает). «...И печальна, и темна. Что же ты, моя старушка, приумолкла у окна... Буря мглою небо кроет, вихри снежные крутя... То, как зверь, она завоет, то заплачет как дитя...»

Битков. Какая чудная песня. Сегодня я чинил тоже у Прачешного мосту... На мосту иду, господи! Крутит, вертит!.. И в глаза, и в уши...

Пауза.

Дозвольте узнать, это кто же такую песню сочинил?

Гончарова. Александр Сергеевич.

Битков. Скажите! Ловко! Воет в трубе, истинный бог, как дитя! Прекрасное сочинение.

Послышался дверной колокольчик. Входит Никита.

Никита. Александра Николаевна, подполковник Шишкин просит принять.

Гончарова. Какой Шишкин?

Никита. Шишкин, подполковник.

Гончарова. Зачем так поздно? Скажи, что принять не могут.

Никита. Да ведь как же, Александра Николаевна, его не принять?

Гончарова. Oh, mon Dieu![111] Ах ты, Боже мой! Вспомнила!.. Проси сюда.

Никита. Слушаю. (Идет к дверям.) Ах, неволя... Ах, разорение... (Уходит.)

Пауза.

Шишкин (входя). Покорнейше прошу извинить, очки запотели. Имею честь рекомендовать себя: подполковник в отставке Алексей Петрович Шишкин. Простите великодушно, что потревожил. Погодка-то, а? Хозяин собаку на улицу не выгонит. Да что же поделаешь?.. А с кем имею честь говорить?

Гончарова. Я сестра Натальи Николаевны.

Шишкин. Ах, чрезвычайно рад нашему знакомству!

Гончарова. Prenez place, s’il vous plait, monsieur[112].

Шишкин. Парле рюс, мадемуазель[113]. Покорнейше благодарю. (Садится.) Погодка-то говорю, а?

Гончарова. Да, метель.

Шишкин. Могу ли видеть господина камер-юнкера?

Гончарова. Очень сожалею, но Александра Сергеевича нет дома.

Шишкин. А супругу ихнюю?

Гончарова. И Наталья Николаевна в гостях.

Шишкин. Ах, ведь этакая незадача! Ведь это что же, никак не застанешь!

Гончарова. Вы не извольте беспокоиться, я могу переговорить с вами.

Шишкин. Мне бы самого господина камер-юнкера. Ну, слушаю, слушаю... Дельце-то простое. В разные сроки времени господином Пушкиным взято у меня под залог турецких шалей, жемчугу и серебра двенадцать с половиной тысяч ассигнациями.

Гончарова. Я знаю...

Шишкин. Двенадцать с половиной тысяч, как одна копеечка!

Гончарова. А вы не могли бы еще немного потерпеть?

Шишкин. С превеликим бы одолжением терпел, сударыня. И Христос терпел и нам велел. Но ведь и в наше положение надо входить. Ведь туловище-то прокормить надо? А у меня сыновья в Черноморском флоте. Поддерживать приходится. Приехал предупредить, сударыня, завтра продаю вещи. Персиянина нашел подходящего.

Гончарова. Убедительно прошу подождать. Александр Сергеевич уплатит проценты.

Шишкин. Верьте, не могу. С ноября месяца ждем, другой бы давно продал. Персиянина упустить боюсь.

Слышатся тяжелые вздохи. Никита показывается в дверях. Гончарова с досадой машет ему рукой, Никита скрывается.

Гончарова. У меня есть фермуар и серебро, может быть, вы посмотрели бы...

Шишкин. Прошу прощенья, канитель с этим серебром, сударыня. А персиянин...

Гончарова. Но, помилуйте, как же нам без вещей-то остаться? Может быть, вы все-таки взглянули бы? Прошу вас в мою комнату.

Шишкин. Ну что же, извольте. (Идет вслед за Гончаровой.) Квартирка славная какая! Что плотите?

Гончарова. Четыре тысячи триста.

Шишкин. Дороговато! (Уходит с Гончаровой в дверь, ведущую во внутренние комнаты.)

Битков, оставшись один, прислушивается, подбегает со свечой к фортепиано, переворачивает и рассматривает ноты, затем подбегает к двери кабинета, заглядывает в него, поколебавшись, входит. Освещая свечой полки, читает названия книг, затем, перекрестившись, уходит в глубь кабинета и скрывается за стеной гостиной. Через некоторое время возвращается в гостиную на свое место к часам. Выходит Гончарова, за ней Шишкин — с узелком в руках.

Гончарова. Я передам, передам.

Шишкин. Векселек мы завтра же перепишем. Только уж вы попросите Александра Сергеевича, чтобы они сами пожаловали, а то извозчики уж больно дорого стоят. Четвертая Измайловская рота, в доме Борщова, в заду на дворе маленькие оконца, да они знают. О ревуар, мадемуазель.

Гончарова. Au revoir, monsieur. Никита, проводи!

Шишкин уходит.

Битков (закрывает часы, кладет инструменты в сумку). Готово, барышня, живут. А в кабинете... я завтра зайду.

Гончарова. Хорошо.

Битков. Прощенья просим. (Уходит.)

Гончарова садится у камина, протягивает руки к огню. В дверях появляется Никита.

Никита. Эх, Александра Николаевна!

Гончарова. Ну, что тебе?

Никита. Эх, Александра Николаевна! Вот уж и ваше добро пошло.

Гончарова. Выкупим.

Никита. Из чего же-то выкупим? Не выкупим, Александра Николаевна.

Гончарова. Да что ты каркаешь сегодня надо мною?

Никита. Не ворон я, чтобы каркать. Раулю за лафит четыреста целковых, ведь это подумать страшно! Аптекарю, каретнику. Первого Карадыкину за бюро платить надо? А заемные письма! Да лих бы еще письма, а то ведь молочнице задолжали, срам сказать! Что ни получим, ничего за пазухой не остается, все идет на расплату. Александра Николаевна, умолите вы его, поедем в деревню. Не будет здесь добра, вот вспомните мое слово! Детишек бы взяли, покойно, просторно... Здесь вертеп, Александра Николаевна, и все втрое! И обратите внимание, ведь они желтые совсем стали, и бессонница.

Гончарова. Скажи Александру Сергеевичу сам.

Никита. Сказывал-с. А они отвечают — пойди, старый хрыч, в болото! И без тебя голова вихрем идет.

Гончарова. Ну, Наталье Николаевне скажи.

Пауза.

Никита. Не буду я говорить Наталье Николаевне, не поедет она.

Пауза.

А без Натальи Николаевны? Поехали бы вы, детишки и он.

Гончарова. Ополоумел, Никита?

Никита. Утром бы из пистолета стреляли, потом верхом бы ездили... Детишкам и простор! И удобство!

Гончарова. Перестань меня мучить, Никита, уйди.

Никита, вздохнув, уходит. Гончарова, посидев еще немного у камина, уходит в дверь во внутренние комнаты. Слышится дверной колокольчик. Потом в кабинет, который в полумраке, входит не через дверь в гостиную, а из передней Никита, проходит в глубь кабинета, а за ним мелькнул и прошел в глубь кабинета какой-то человек. В кабинете изменилось освещение — в глубине, в той части кабинета, которая не видна, зажгли свет.

Никита (глухо, в глубине кабинета). Слушаю-с, хорошо. (Выходит в гостиную и говорит у дверей, ведущих во внутренние комнаты.) Александра Николаевна! Они больные приехали, малины (просят) заварить.

Гончарова (за сценой). Ага, хорошо, сейчас.

Никита возвращается и скрывается в глубине кабинета.

(Гончарова проходит через гостиную с чашкой в руке в кабинет. Стукнув в дверь кабинета.) On entre? (Входит в кабинет, скрывается в глубине его.)

Никита показывается в той части кабинета, которая видна, у камина, шевелит в нем угли.

(Голос Гончаровой глухо в кабинете.) Alexandre, êtes-vous