Nirvana: Правдивая история - Эверет Тру

А я отвечал: «Знаешь, тебе, наверное, не стоило выкладывать все это профессиональной журналистке. Одно дело мне – я хорошо знаком с твоим чувством юмора, сарказмом, презрением к себе, твоей бестолковостью и агрессивностью, к тому же у меня есть стоп-сигнал, и я не повторю некоторых твоих реплик, я понимаю, что это сказано не для печати и должно остаться между нами, – но нельзя судить всех журналистов по мне и даже по моим коллегами из британской музыкальной прессы. Мы – любители, энтузиасты, фанаты: мы не стремимся получить сюжет любой ценой. Откуда ты знаешь, что можешь доверять этой женщине?»[314]

Кортни плевать хотела на мои возражения – то есть посчитала их настолько незначительными, что даже не заметила их и перешла к следующему фривольному анекдоту из тех, что она рассказала Линн.

Вершиной безумия стало то, что через четыре дня после судебного слушания, решавшего судьбу Фрэнсис Бин, «Nirvana» вылетела в Англию, чтобы возглавить список выступающих на Редингском фестивале 1992 года. Это было самое крупное шоу из всех, которые они играли в Британии, да к тому же последнее.

Рединг, взгляд первый: Эверетт Тру

Сначала давайте я расскажу о парике.

Это был подарок моей сестры, Элисон. В прошлом году в Рединге мне несколько раз угрожали читатели «Мелоди мейкер», двое – даже ножом. Я рассказал об этом сестре, и за неделю перед Редингом 1992 года я получил от нее по почте парик: «Так ты можешь хоть плясать, и тебя никто не узнает», – писала она. Я надел его, танцевал под дождем на выступлении «Teenage Fan-club», и меня все равно узнали. Да уж.

Потом я торчал в раздевалке «Nirvana». Было 30 августа, воскресенье. Весь день по лагерю циркулировали слухи, что «Nirvana» выступать не будет. У Курта-де передозировка героина. Курт якобы отбыл с женой, молодой матерью, обратно в США. Курта испугали меры безопасности. Я сидел, прислонившись к стене, и думал, что мне это не кажется правдоподобным, но кто знает? Кто-то передал мне бутылку с водкой – наверное, ребята из «Mudhoney», – и я начал пить. Сознательно и с той готовностью, которая означала, что скоро начнутся проблемы. Слухи становились всё более дикими. Может быть, Курт отказался выступать из-за язвительного приема, который оказали его жене, Кортни Лав, отдельные британские газеты? Я знал, что это неправда, потому что прошлым вечером говорил с Кортни, еще в Америке, где она отдыхала с новорожденной, Фрэнсис Бин. Ходили также разговоры, что этот концерт станет для «Nirvana» последним: со сцены группа это как раз энергично отрицала.

Грязь. Вот всё, чем запомнился тот Рединг. Образовались настоящие болота, в результате по некоторым участкам лагеря пройти могли только самые стойкие. Когда вдохновенная команда политического рэпа «Public Enemy» выступала субботним вечером, разверзлись хляби небесные, и на толпу вылилось содержимое океана средних размеров. Слушатели поскальзывались на земле; лица, тела, ноги, брюки, футболки «New Model Army»[315] были полностью заляпаны грязью. Несколько редких костров, которые растапливали пластиковыми стаканчиками и постерами Курта Кобейна, ничуть не помогали согреться. Всё воскресенье группы подвергались обстрелу толпы. Музыканты реагировали по-разному. «Mudhoney» положили инструменты и начали отстреливаться. Марк Арм дразнил толпу: «Ребята, да вы же кидаться не умеете. Вы привыкли играть в футбол и пинать мяч ногами». Тут же он получил по лицу увесистым куском беркшира. «Будет мне наука, – отметил он позже. – Никогда не дразни вооруженную толпу». Группа поддержки «Baggy Labour», «The Farm», пыталась заболтать обидчиков. Всех перекрыла солистка «L7» Донита Спаркс, которая вынула из шортов тампон и запустила им в особенно наглых метателей[316].

Можно было слышать звук шмякнувшегося использованного тампона.

За сценой все казалось каким-то нереальным. Грязь и дождь оставили от обычных полчищ фанатов только самых преданных, явно старейших[317], – к тому же тех, кто не являлся личными друзьями группы, не пускали за сцену в их отсек. Это меня более чем устраивало. Благодаря этому я в числе немногих мог пользоваться достойными удобствами – сверхважными на любом фестивале – и имел доступ к выпивке.

Незадолго до выхода «Nirvana» выступал Ник Кейв, и я помню, как все мы – «Fannies» («Teenage Fanclub»), роуди, какой-то менеджер турне – стояли у отсека «Nirvana» и слушали, как австралийский певец поет серенады помятой, издерганной толпе – «The Weeping Song», «Deanna», – думая, насколько же он здесь не к месту. То был день гранжа – «Nirvana» подобрала исполнителей под себя (трибьют-группа «Abba» под названием «Bjorn Again», «L7», «Mudhoney», «Screaming Trees», «Melvins», «Pavement»[318], «Beastie Boys» и «Teenage Fanclub»), и Кейв выглядел здесь таким неуместным, таким рассудочным. Раздавались крики: «Где же грязь, миленький?»[319]

«Nirvana» с выходом задержалась: вроде бы они только что прилетели с другого фестиваля в Европе, не помню сейчас. Впрочем, думаю, что они торчали в «Ramada» – самом популярном у групп месте в послефестивальное время. Вдруг крохотная раздевалка стала напоминать бедлам, промоутеры носились туда-сюда; в одном углу Тони, личный танцор группы, накладывал слои макияжа, глядя в зеркало. Тарелки с нарезкой сыра и ветчины лежали нетронутыми, как и арахис и конфеты; под столом охлаждалось пиво. Трудно было понять, что же происходит. Курт вышел, убедился, что мне есть что пить, спросил, как зовут мою девушку. Кто-то что-то проорал про кресло-каталку. «Куда вы дели эту сраную каталку?» – раздался рык. Кто-то – наверное, менеджер турне «Nirvana» Алекс Маклеод – налил мне виски, а еще кто-то начал устанавливать сиденье. Эй, что за черт? Мое недоумение переросло в настоящий дурман.