Вокруг света за 80 дней. Михаил Строгов - Жюль Верн

После дня отдыха силы Нади отчасти восстановились. Николай старался, чтобы поездка была для нее как можно приятнее. Поэтому путешествие проходило в сносных условиях, правда, медленно, зато равномерно, без заминок. Случалось порой, что ночью Николай задремывал с вожжами в руках и начинал похрапывать с безмятежностью, свойственной людям со спокойной совестью. Тогда, если приглядеться, можно было заметить, как рука Михаила Строгова нащупывает поводья в надежде заставить лошадь прибавить шагу. Эти маневры удивляли Серко, впрочем, он ничего «не говорил». Потом, стоило Николаю продрать глаза, лошадь мигом возвращалась к своей привычной трусце, но кибитка все же выигрывала несколько верст сверх своей обычной скорости.

Так они пересекли речку возле Ишимска, миновали несколько селений, потом еще одну речку, Марьинку, и деревушку под тем же названием, сельцо Богатовское, наконец Чулу, маленький ручеек, разделяющий западную и восточную Сибирь. Дорога бежала то через ланды, где взгляду открывались бескрайние горизонты, то сквозь нескончаемые густые хвойные леса, из которых, казалось, уже никогда не суждено выбраться.

Повсюду было пустынно. Селения оказались почти совсем покинутыми. Жители бежали за Енисей, полагая, что эта широкая река, может быть, остановит нашествие.

К 22 августа кибитка достигла Ачинска, городка в трехстах восьмидесяти верстах от Томска. От Красноярска их отделяли еще сто двадцать верст. Этот отрезок путешествия обошелся без каких-либо неприятностей. За все шесть дней, проведенных вместе, Николай, Михаил и Надя оставались прежними, единственное, что омрачало их нерушимое спокойствие, – мысль двоих о том, что близится час, когда придется расстаться со своим третьим спутником.

Михаил Строгов, можно сказать, видел этот край, по которому они проезжали, глазами Николая и Нади. Они оба по очереди описывали ему места, мимо которых проезжала кибитка. Он знал, равнина вокруг или лес, когда среди степи стояла одинокая лачуга или какой-нибудь местный житель мелькал на горизонте. Николай был неистощим в своей словоохотливости. Ему нравилось болтать, и, какова бы ни была его манера смотреть на вещи, им тоже полюбилось его слушать.

Однажды Михаил Строгов спросил его, какая сегодня погода.

– Довольно хорошая, батенька, – ответил он, – но это уже последние летние деньки. Осень в Сибири коротка, скоро нас настигнут первые холода. Может, татары угомонятся на это время на зимних квартирах?

Михаил Строгов с сомнением покачал головой.

– Ты в это не веришь, батенька, – понял Николай. – Думаешь, они пойдут на Иркутск?

– Боюсь, что так, – вздохнул Михаил.

– Гм… Ты прав. С ними там один негодник, он их распаляет, не дает охолонуть на полдороге. Слышал, что рассказывают об Иване Огарове?

– Да.

– Знаешь, что ни говори, это не дело – свою страну предавать!

– Действительно, это нехорошо… – буркнул Михаил Строгов, стараясь сохранять невозмутимость.

– Батенька, – продолжал Николай, – сдается мне, что ты как-то чересчур спокойно толкуешь об этом Огарове! Твое русское сердце должно подпрыгивать, едва заслышав это имя!

– Поверь, друг, я ненавижу его больше, чем ты когда-либо сможешь его ненавидеть, – сказал Строгов.

– Это невозможно, – заявил Николай, ну уж нет! Как только подумаю об Огарове, о бедах, которые он причинил нашей святой Руси, меня такое зло берет! Да будь он у меня в руках, я бы…

– И что бы ты тогда сделал, друг?..

– Думаю, я бы его прикончил.

– Я тоже, уж будь уверен, – спокойно отвечал Михаил Строгов.

Вечером 23 августа на горизонте показался Красноярск. Путь сюда от Томска занял восемь дней. Как Михаил ни старался, побыстрее управиться не удалось, в основном потому, что Николай мало спал. Поэтому никак не удавалось подстегнуть бег его коня, который в других руках мог бы одолеть это расстояние часов за шестьдесят.

К счастью, о вражеском наступлении пока не было ни слуху, ни духу. Ни один лазутчик не появлялся на тракте, по которому ехала их кибитка. Это выглядело достаточно необъяснимым: должно быть, какое-то важное событие помешало войскам эмира незамедлительно двинуться на Иркутск.

Такое событие действительно имело место. Новый корпус русских, наспех собранный в Енисейской губернии, двинулся к Томску, чтобы попытаться отвоевать город обратно. Поскольку войска эмира, сосредоточенные теперь в одном месте, оказались сильнее, русским пришлось отступить. Ведь под началом Феофар-хана, кроме его собственных солдат, были воины Кокандского и Кундузского ханства, в общей сложности двести пятьдесят тысяч человек. Такому полчищу русское правительство пока не могло противопоставить соответствующие силы. Похоже, отразить нашествие так скоро было не суждено, и ничто не могло помешать всему этому воинству обрушиться на Иркутск.

Сражение под Томском состоялось 22 августа, чего Михаил Строгов еще не знал, но именно по этой причине к 25 числу эмирский авангард еще не добрался до Красноярска.

Так или иначе, хоть Строгов и не имел понятия о последних событиях, совершившихся после его ухода, он знал, по крайней мере, одно: он все же опередил врагов на несколько дней и теперь ему нельзя отчаиваться, у него есть шанс успеть в Иркутск прежде них. Для этого предстояло оставить позади еще восемьсот пятьдесят верст (900 километров).

К тому же он надеялся, что в Красноярске, где около двенадцати тысяч жителей, удастся раздобыть какое-нибудь средство передвижения. Поскольку Николай Пигасов должен был остановиться в этом городе, необходимо заменить его другим возницей, а кибитку – другим экипажем, который будет двигаться побыстрее. Обратившись к градоначальнику и не без удовольствия покончив с постылым инкогнито, Михаил выступит в своем истинном качестве государева фельдъегеря и, несомненно, будет обеспечен всем, что требуется, дабы как можно скорее достигнуть Иркутска. Тогда ему останется только поблагодарить славного малого Николая Пигасова и незамедлительно отправиться в путь вместе с Надей, с которой он не желал расстаться прежде, чем сможет вручить девушку ее отцу.

Однако Николай, хоть и собирался остановиться в Красноярске, но, как он говорил, лишь «приусловии, что там найдется работенка!»

В самом деле, этот образцовый служащий, до последнего продержавшись на своем посту в Кдлывани, только того и искал, чтобы снова оказаться в распоряжении властей.

– С чего бы мне получать жалованье, ежели я его не заработал? – твердил он.

Поэтому если его служба не потребуется в Красноярске, который, должно быть, все еще поддерживает телеграфную связь с Иркутском, он собирался отправиться в контору Удинска, а то и податься в столицу Сибири. В этом случае ему снова окажется по пути с братом и сестрой, это бы и для них хорошо – где они найдут такого надежного проводника и преданного друга?

Кибитке оставалось проехать всего полверсты до Красноярска. Справа и слева от дороги замелькали деревянные кресты, во множестве установленные здесь, на подступах к городу. Было семь часов вечера. На ясном небе четко вырисовывались силуэты церквей и домов, построенных на высоком скалистом берегу Енисея. Вода реки искрилась в последних мягко играющих в воздухе лучах заходящего солнца.