Дети земли и неба - Гай Гэвриэл Кей

— Определяется вашими желаниями и потребностями, мой господин. Заказанный портрет ничего не стоит, если вы им недовольны.

— Только заказанный?

Перо заморгал. Он заметил, как на лице его собеседника промелькнуло довольное выражение. Значит, Гурчу гордится своим умом.

— Если я нанимаю модель, — сказал Перо, — или пишу портрет по эскизам, сделанным в общественных местах, у него нет заказчика, который может быть недовольным. Только я могу быть удовлетворен или не удовлетворен тем, хорошо ли я изобразил выбранный мною объект.

— А здесь?

— А здесь, или в случае с герцогом Серессы, или с любым человеком, который мне платит, изображаемое лицо выбрало меня, господин. Или… — он даже слегка улыбнулся, — поскольку меня выбрал вместо вас герцог, оригинал решил быть изображенным на портрете, и это все меняет.

— Потому что оригинал может отвергнуть готовую работу?

— Да, мой господин. Здесь заказчик также держит в своих руках мою жизнь и смерть. Если мне не удастся угодить ему…

Нетерпеливый жест.

— Я бы не стал приглашать человека приехать ко мне с намерением нанести ему вред.

— Только если я совершу проступок?

— Так не совершай его, — мягко сказал калиф. — Как ты будешь разбавлять краску?

Перо посмотрел на него. Он, собственно говоря, изучал черты его лица. Лицо и также руки. Он думал о только что замеченной им мгновенной вспышке нетерпения. Как может человек, обладающий такой абсолютной властью, не быть нетерпеливым?

Он спросил:

— Вы нашли и прочли книги по западному искусству? Или вас просветили какие-то люди, мой господин?

Короткое молчание.

— Лучше просто отвечайте на мои вопросы, синьор Виллани.

Перо обдало холодом. Он опустил голову. «Здесь так легко совершить проступок», — подумал он. И снова ему удалось сдержаться и еще раз не прочистить горло. Он сказал:

— Я собираюсь использовать яичную темперу, высокочтимый калиф. Она имеет определенные достоинства для выполнения… для выполнения именно этого заказа, и…

— Потому что она позволит тебе работать быстрее? И мне потребуется меньше позировать?

Перо кивнул.

— Но тогда ты не сможешь писать на холсте, иначе краска потрескается.

Он действительно прочел книгу по западной живописи, и Перо понял, какую именно. Это поразительно. Перо сказал:

— Это правда, господин. Мне надо будет подготовить деревянную поверхность, на которой…

— Это уже сделано. Три размера, из которых ты выберешь, приготовленные так, как сказано в ваших книгах. Если они не подойдут, ты должен мне сказать.

На этот раз он все-таки прочистил горло.

— Я… признателен, мой господин.

Снова еле заметный признак удовлетворения.

— Я так и думал, что ты выберешь тот метод, который позволяет работать быстрее. Меньше нагрузка на позирующего человека, и ты быстрее уедешь домой?

Перо опять кивнул. Никто не предупредил его об этом остром уме, о любопытстве в черных глазах и на худом лице.

— И то, и другое — правда, мой господин. Я не настолько самонадеян, чтобы предположить, будто смогу просить вас уделить мне столько времени, сколько требуется для портрета маслом. Оно сохнет гораздо медленнее. Есть метод, который некоторые используют для письма на основе масла, он менее труден для позирующего человека, но сам я не отдаю ему предпочтения. Есть… есть другие причины того, почему мне нравится старый способ разбавлять краски.

— Расскажи мне о них сейчас, — велел Гурчу Разрушитель. — Потом расскажешь о своих первых предположениях, как ты будешь рисовать меня в западном стиле. Ты мне покажешь, где тебе хочется меня расположить. А до того, как мы закончим сегодня утром, ты мне объяснишь, почему тебя выбрал герцог Риччи, и почему западные правители желают заказывать эти портреты. Опишешь мне его внешность. И как ты будешь меня ему описывать, потому что он тебя спросит. Затем мы закончим на сегодня. Итак. Подготовка красок, преимущества каждого из способов. Начинай.

Его затрясло, когда он снова очутился у себя в комнате. Он надеялся, что его слуга не заметил этого до того, как ушел, но оставшись один, Перо сидел на кровати и смотрел на свои дрожащие руки.

«Говори ему правду!» — повторял он про себя снова и снова. Калиф оказался слишком проницательным, слишком опытным, он подчинял себе людей, видел их насквозь, или создавал впечатление, что способен видеть, — и он всю жизнь был таким, как показалось Перо. Не тот человек, кому можно пытаться солгать.

— Меня выбрали потому, что сочли талантливым и при этом достаточно молодым художником, которому почти нечего терять, готовым рискнуть совершить путешествие к вам. Мой отец умер. У меня нет семьи, на которую я мог бы опереться, только мастерство может мне помочь проложить дорогу в этом мире.

— И каким еще мастерством ты владеешь, синьор Виллани?

Он понял, о чем его спрашивают. Конечно, понял. И совершенно искренне ответил:

— Никаким другим, которое имело бы значение, кроме моего искусства живописца, милостивый калиф. Я умею переплетать книги, если потребуется. Хорошо запоминаю лица, жесты, ландшафты. Однако это… это все — часть моего ремесла.

— Ты сможешь описать герцогу Серессы то, что здесь увидел? Эти сады? Дворцы? Эту комнату?

— Да. Он захочет это знать. Точно так же… точно так же, как вы попросили меня описать его вам.

— Сделай это сейчас, — велел калиф.

Он совсем не выглядел сердитым. Он был… внимательным, его лицо не выдавало никаких чувств. «Он всю жизнь ведет себя так», — подумал Перо. Почти ничего не выдает окружающим. Необходимо прожить достаточно долго, чтобы стать калифом. Нетерпение, вероятно, приходит потом.

Перо подумал о принце, Джемале.

В ту же ночь, в темноте, три человека вошли в спальню Перо Виллани. Лампы не горели, а очаг давно погас. Один человек нес свечу — это ее свет разбудил Перо. Второй быстро зажал ладонью рот Перо, и тот не успел крикнуть. Он шепнул:

— Молчи. Тебе не причинят вреда. Но только, если будешь молчать.

Перо кивнул в знак того, что понял. Что еще ему оставалось делать? Если бы они хотели его убить, он бы уже был мертв.

Человек отступил назад. Перо увидел при огоньке свечи, что у его ночных гостей сабли в ножнах. Он не знал этих людей. Откуда ему их знать? Они подождали, не спуская с него глаз, пока он оделся.

Его вывели из комнаты на открытое пространство между дворцами, залитое светом голубой луны и продуваемое ветром. Он увидел своего слугу, тот стоял снаружи у двери и смотрел прямо перед собой, ничего не замечая — совсем ничего из того, что происходило в ночи.