Пусть умирают дураки - Марио Пьюзо

Мне стало понятно, что открывать все эти двери меня заставило своего рода умственное затмение, и все же я был рад, что поддался ему. Я не обижался, что Дженел смеялась надо мной, как и этот сумасшедший актер. Но мне все-таки надо было удостовериться; и если бы я не открывал те двери, то всегда бы потом мучился в сомнениях.

Осано прилетел в Эл-Эй по какому-то киношному делу и позвонил мне, предложив вместе пообедать. Я взял с собой Дженел, потому как ей жутко хотелось познакомиться с ним. После обеда, когда нам подали кофе, Дженел попыталась вытянуть из меня что-нибудь о моей жене. Я отмахнулся от нее.

— Ты никогда об этом не рассказываешь, так надо понимать?

Я ничего не ответил. Она продолжала свои попытки. Вино ее слегка разгорячило, и она чувствовала себя немного не в своей тарелке из-за присутствия Осано. Наконец она разозлилась:

— Ты никогда не рассказываешь о своей жене, потому что считаешь это неблагородным.

Я по— прежнему ничего не отвечал.

— У тебя по-прежнему высокое мнение о себе, не правда ли? — сказала Дженел. Ее слова теперь пронизывала холодная ярость. Осано слегка улыбался, и просто, чтобы смягчить ситуацию, решил изобразить мудрого большого писателя, немного окарикатурив этот образ. Он произнес:

— О своем сиротстве он тоже никогда не говорит. Да, в общем-то, все взрослые — сироты. Взрослея, мы все теряем своих родителей.

Дженел это мгновенно заинтересовало. Она говорила мне, что восхищается умом Осано и его книгами. Она сказала:

— Великолепно сказано, и, думаю, так оно и есть.

— Это полная чушь, — отозвался я. — Если уж вы пользуетесь языком для общения, употребляйте слова в соответствии с их значениями. Сирота — это ребенок, который растет без родителей, очень часто не имея ни одного кровного родственника во всем свете. Взрослый — это не сирота. Это долбанный хрен, которому ни к чему отец с матерью, ведь это лишняя головная боль, и они ему больше без надобности.

Наступило неловкое молчание, и тогда Осано изрек:

— Ты прав, но, кроме всего, ты не хочешь, чтобы о твоем особом статусе знали все и каждый.

— Возможно, — ответил я. Затем повернулся к Дженел. — Ты и твои подруги называют друг друга «сестрами». Сестры — это дети женского пола, рожденные у одних и тех же родителей, и они обычно имеют одинаковые травмирующие воспоминания о своем детстве, в банках памяти которых отпечатались одни и те же связанные с этим вещи. Вот что такое сестра — хорошая, плохая или никакая. И когда ты подругу называешь сестрой, обе вы занимаетесь ерундой.

Осано решил сменить тему:

— Я снова развожусь. Опять алименты. Больше никогда не женюсь, это уж точно. У меня больше нет денег на алименты.

Я засмеялся.

— Да ну, не говори такие вещи. Институт брака теряет в твоем лице последнюю надежду.

Дженел подняла голову и сказала:

— Нет, Мерлин, скорее это можно отнести к тебе. Мы все посмеялись над этим, а потом я сказал, что мне не хочется идти в кино. Я слишком устал.

— Тогда пойдемте выпьем чего-нибудь в Пипс и поиграем в трик-трак. Осано мы научим, — сказала Дженел.

— Почему бы вам не пойти вдвоем? — посоветовал я довольно прохладно. — А я вернусь в отель и немного вздремну.

Осано смотрел на меня с грустной улыбкой. Он ничего не сказал. Дженел сверлила меня взглядом, будто вызывая повторить это еще раз. Я придал своему голосу безразличия столько, сколько смог. И сказал, подчеркивая каждое слово:

— Послушайте, я действительно не возражаю. Абсолютно серьезно. Вы оба мои лучшие друзья, но мне действительно хочется спать. Осано, будь джентльменом и займи мое место.

Все это я проговорил с абсолютно невозмутимым видом.

Осано правильно догадался, что я ревновал к нему.

— Как скажешь, Мерлин.

Но ему было глубоко наплевать на мои чувства. Он считал, что я веду себя как дурак. И я знал, что он поехал бы с ней в Пипс, потом к ней домой, трахнул бы ее, а обо мне даже и не вспомнил. По его представлениям это было не мое дело.

Однако Дженел помотала головой:

— Не говори глупостей. Я еду домой в собственной машине, а вы делайте, что хотите.

Я понимал, о чем она думала. Двое мужиков, пытающихся поделить одну женщину. Но она знала, что если она поедет с Осано, то тем самым даст мне повод больше с ней не встречаться. И, похоже, я знал, для чего я это делаю. Я искал причину, чтобы возненавидеть ее, и если бы она поехала с Осано, у меня появилось бы оправдание, чтобы порвать с ней.

В итоге Дженел вернулась вместе со мной в отель. Но я чувствовал ее холодность, даже несмотря на то, что тела наши, прижавшиеся друг к другу, излучали тепло. Немного погодя она отодвинулась и я, засыпая, слышал, как скрипнули пружины, когда она покинула нашу постель. Сквозь сон я пробормотал: «Дженел. Дженел».

ДЖЭНЕЛ

Я ХОРОШАЯ. Неважно, что там думают другие, но я хорошая. Всю жизнь мужчины, которых я по-настоящему любила, унижали меня, и делали они это за то, что, по их словам, их больше всего во мне привлекало. Но они никогда не могли принять того факта, что мне могут быть интересны и другие люди, а не только они. Вот это все всегда и порти г. Сначала они влюбляются в меня, а потом хотят, чтобы я изменилась, стала чем-то другим. Даже самая большая любовь моей жизни, этот сукин сын, Мерлин — и он туда же. Он был хуже, чем любой из них. Но и лучше их всех тоже. Он меня понимал. Был самым лучшим из всех мужчин, которых я встречала, и я по-настоящему его любила, и он любил меня. Он старался изо всех сил. И я тоже старалась изо всех сил. Но нам никогда не удавалось справиться с этой темой, темой «других мужчин». Даже если мне просто нравился кто-нибудь, он сразу же заболевал. Это больное выражение совершенно явно читалось на его лице. Конечно, и я не могла спокойно выносить, когда он даже просто вступал в оживленный разговор с другой женщиной. Ну так и что из этого? Но он действовал хитрее меня, не так открыто. Когда мы были вместе, он никогда не обращал внимания на другие женщин, даже если он их чем-то заинтересовывал. Так хитро я себя не вела, а возможно, это казалось мне слишком неискренним. А вот он всегда так себя вел. И это срабатывало. И от этого я еще больше его любила. А моя честность заставляла его любить меня меньше.

Я полюбила его, потому что он такой сообразительный почти во всем. За исключением женщин. В отношении женщин он полный тупица. И в отношении меня. Ну, может быть и не тупица, а просто он не мог жить без иллюзий. Как-то он сказал мне об этом, и о том, что мне следовало бы играть более талантливо, чтобы создать более полную иллюзию, что я его люблю. Я его действительно любила, но это, по его словам, было не настолько важным, как именно иллюзия, что я его люблю. И я его поняла, и пробовала играть. Но чем больше я его любила, тем хуже мне это удавалось. Мне хотелось, чтобы он любил меня настоящую. Хотя, наверное, никто не в состоянии любить настоящую меня, или настоящего тебя, или вообще что угодно, как оно есть. В этом — правда. Никто не может любить правду, реальность. И все же я не способна жить так, чтобы не пытаться следовать своей собственной природе. Конечно, я лгу, но только когда это бывает важно и необходимо, а позже, когда считаю, что настал удобный момент, всегда признаюсь, что солгала. И это все портит. Я всегда рассказываю всем, что мой отец сбежал от нас, когда я была маленькой девочкой. А когда напиваюсь, то рассказываю незнакомым людям, что пыталась покончить жизнь самоубийством, когда мне было всего лишь пятнадцать, но никогда не говорю им, почему. Настоящую причину. И они думают, что это из-за того, что меня бросил отец. Может быть, из-за этого. Я признаю о себе кучу разных вещей. Например, если мне нравится мужчина и он угощает меня хорошим обедом и хорошей выпивкой, то я лягу с ним в постель, даже если я влюблена в кого-то другого. Что в этом такого ужасного? Мужчины всегда так поступают. Для них это нормально. Однако мужчина, которого я любила больше всего на свете, посчитал меня шлюхой, когда я сказала ему об этом. Он не мог понять, что это не имеет абсолютно никакого значения, что мне просто хотелось, чтобы меня трахнули. Каждый мужчина делает то же самое.