Лабиринт призраков - Карлос Руис Сафон

– Я могу сама, спасибо.

– Вы уверены, что от таблеток у вас не…

– Не волнуйтесь. Я взрослая. Давайте я провожу вас домой. Мне по пути.

Они приблизились к дверям старого букинистического магазина. Даниэль достал ключ.

– Вы дали мне слово, – напомнил он.

Она кивнула.

– Спокойной ночи, Алисия.

Она замерла, глядя на него остановившимся взором, смущавшим Даниэля, поскольку он не понимал, чем его объяснить, действием лекарства или бездонной пропастью, что угадывалась за зеркалом зеленых глаз. Даниэль собирался войти в дом, и в это мгновение Алисия поднялась на цыпочки и потянулась губами к его рту. Он уклонился, и ее губы коснулись щеки Даниэля. Алисия молча повернулась и ушла. Удаляясь, ее силуэт растворялся в тени.

Беа следила за ними из окна. Она видела, как пара вышла из кафе в начале улицы, и в тот же миг полуночный колокольный звон грянул над крышами города. У Беатрис сжалось сердце, когда Алисия приблизилась к Даниэлю и тот застыл, будто растворившись в ее глазах. Алисия встала на цыпочки, собираясь поцеловать его в губы. Беа не захотела смотреть дальше.

Она медленно направилась в спальню и задержалась у комнатки Хулиана. Малыш крепко спал. Притворив дверь, Беа вернулась к себе. Бросившись на постель, она стала напряженно прислушиваться к звукам в прихожей. Даниэль крадучись прошел по коридору. Беа лежала без движения на кровати, уставившись в потолок. Она слышала шорохи: Даниэль раздевался около кровати и надевал пижаму, которую она повесила для него на стул. Вскоре Беа почувствовала, как он скользнул под одеяло. Она повернула голову и убедилась, что муж лег к ней спиной.

– Где ты был? – спросила Беа.

– С Фермином.

16

Эндайа предложил сигарету, но Фернандито отказался.

– Спасибо, я не курю.

– Разумный человек. И потому я не могу понять, почему ты не звонишь отцу, чтобы он приехал за тобой с документами. Недоразумение сразу разъяснилось бы. Или ты что-нибудь скрываешь?

Юноша покачал головой. Эндайа дружелюбно улыбался ему, а у Фернандито в памяти всплывала подсмотренная пару часов назад сцена, как он стрелял по коленям шофера. На воротнике рубашки по-прежнему темнели бурые пятна.

– Я ничего не скрываю, сеньор.

– Тогда в чем дело?

Эндайа придвинул к нему телефон:

– Один звонок – и ты свободен.

Фернандито судорожно сглотнул:

– Я хотел бы попросить вас не заставлять меня звонить домой. И у меня для этого есть серьезная причина.

– Серьезная причина? Какая же, дружище Альберто?

– Ради моего отца, он болен.

– Неужели?

– Сердце. Пару месяцев назад отец перенес инфаркт и пролежал несколько недель в больнице. Теперь он дома, восстанавливается, но еще очень слаб.

– Сочувствую.

– Мой отец – хороший человек, сеньор. Герой войны.

– Герой войны?

– Он вошел в Барселону с войсками националистов. Есть фотография, как отец марширует по Диагонали, опубликованная на первой странице «Вангуардии». Мы повесили вырезку в рамке в столовой. Третья справа. Жаль, что вы ее не видели. Отцу оказали честь идти в первой шеренге в награду за героизм, проявленный в битве на Эбро. Он служил младшим капралом.

– Наверное, семья им очень гордится.

– Да, мы им гордимся, но отец так и не пришел в себя после мамы.

– А что с твоей матерью?

– Она умерла четыре года назад.

– Прими мои соболезнования.

– Благодарю, сеньор. А знаете, что мне сказала мама перед смертью?

– Нет.

– Береги отца и не огорчай его.

– И ты выполнил наказ?

Фернандито потупился и сокрушенно покачал головой:

– На самом деле я не был примерным сыном матери и не стал опорой отцу, чего он, несомненно, заслуживал. Вы видите перед собой шалопая.

– А я-то принял тебя за серьезного молодого человека.

– Увы. Я доставляю своему бедному отцу одни неприятности, как будто он мало видел в жизни горя. Ни дня не обходится без приключений. Если меня не выгоняют с работы, я выхожу из дома без документов. Сами видите. Отец – ветеран войны, а сын разгильдяй.

Эндайа лукаво посмотрел на него:

– Должен ли я понять из твоих слов, что если ты позвонишь отцу и сообщишь, что тебя держат в комиссариате из-за отсутствия документов, то снова доставишь ему огорчение?

– Не дай бог, оно станет последним. Если соседу придется везти его сюда за мной в инвалидной коляске, боюсь, он умрет от стыда и горя, что у него вырос такой непутевый сын.

– Понимаю тебя, Альберто. Но пойми и ты меня. Ты ставишь меня в безвыходное положение.

– Да, сеньор, и вы были очень терпеливы со мной, чего я совсем не заслуживаю. Меня стоило бы упрятать в тюрьму вместе с отбросами общества, чтобы преподать урок. Но я умоляю вас о снисхождении ради бедного отца. Я напишу сейчас свое имя, фамилию и адрес, и завтра утром вы сможете прийти и расспросить соседей. Лучше утром, когда отец спит под действием лекарства.

Эндайа взял лист бумаги, который ему протянул Фернандито.

– Альберто Гарсия Сантамария. Улица Комерсио, тридцать семь, пятый этаж, первая квартира, – прочитал он вслух. – Может, с тобой сейчас съездят наши сотрудники?

– Если отец, который страдает бессонницей и по ночам смотрит в окно и слушает радио, увидит, что меня привезла полиция, он выкинет меня из дома, что будет справедливо, а потом грохнется в обморок.

– Но мы ведь не хотим, чтобы это произошло.

– Ни в коем случае, сеньор.

– И откуда мне знать, что ты не возьмешься за старое, если я тебя отпущу?

Фернандито повернулся с торжественным видом, воззрившись на парадный портрет Франко, висевший на стене:

– Я поклянусь перед лицом Бога и генералиссимуса, что не возьмусь. И пусть смерть поразит меня на месте, если я лгу.

С любопытством Эндайа наблюдал за ним, в его глазах даже на мгновение зажглась искра симпатии, которая, впрочем, быстро погасла.

– Поскольку ты все еще жив, надо думать, ты сказал правду.

– Да, сеньор.

– Послушай, Альберто, ты мне понравился. Кроме того, уже очень поздно и я устал. Я дам тебе шанс. Не следовало бы, поскольку закон есть закон, но я тоже был сыном, и не всегда примерным. Можешь идти.

Фернандито опасливо покосился на дверь кабинета.

– Уходи, пока я не передумал.

– Огромное спасибо, сеньор.

– Поблагодари своего отца. И впредь не повторяй ошибок.