Иоанн III Великий. Ч.1 и Ч.2 - Людмила Ивановна Гордеева

Ярославна, последней из семейства подошла Софья. За ними следовали князья Верейские — Михаил Андреевич с сыновьями Иваном и Василием. Для всех Пафнутий нашёл доброе слово и ласковый взгляд.

Два воза с продовольствием и другими дарами, привезёнными гостями, игумен распорядился отправить на хозяйственный двор, казначею приказал всё принять. Поблагодарил государя за подношения. Потом вся процессия ещё до начала службы обошла вокруг храма, преподобный рассказал, кто и как его строил, где брали кирпич, по какому образцу его выкладывали. Затем пригласил гостей пройти внутрь.

Все взоры зрителей немедленно обратились к замечательным фрескам, которые живыми и яркими красками повествовали о жизненном пути Божией Матери. Они излучали какую-то необъяснимую тихую энергию радости и умиротворения, создавали особый молитвенный настрой.

— Прекрасная работа, — молвил государь, осмотрев стены и небольшой иконостас из старых и новых икон.

Софья активно поддержала мужа.

— Я много фресок видела в Папской области, во Флоренции и иных землях, но эти не уступают лучшим из них. Настоящий праздник души.

Пафнутий подозвал к гостям смущённого от похвал Дионисия:

— Прошу любить и жаловать, это художник, который расписывал наш храм.

— Слышал я о тебе и прежде, — улыбнулся Иоанн в ответ на низкий поклон мастера. — А теперь вижу, действительно ты художник замечательный. Надеюсь пригласить тебя поработать в Москве, когда мы завершим главный соборный храм. Считай, что сей ответственный и почётный заказ ты от меня уже получил.

Дионисий, тронутый похвалой столь высокого гостя, лишь блаженно улыбался от радости, но в конце всё-таки отважился и поблагодарил государя за добрые слова.

Вскоре начался колокольный перезвон, оповещавший о начале торжества. Народ, жаждущий поучаствовать в важном событии, не вмещался в стены храма, поэтому его ворота были распахнуты настежь, и голос служителя, читающего молитвы, благодаря замечательной акустике разносился далеко окрест. Не менее прекрасно звучали здесь и песнопения.

Иоанн находился на особом месте, рядом с ним было поставлено кресло, но он и не присел на него, а всю службу отстоял на ногах, изредка, как того требовал ритуал, преклоняя колени.

Через два с лишним часа, после освящения храма и завершения службы, гости были приглашены к праздничному столу. Самых почётных провели в трапезную монастыря, где обычно питались сами иноки, остальных званных проводили в странноприимную столовую, которая по такому случаю была начищена до блеска, украшена цветами и иконами. Но для большинства гостей и там места не хватило, потому их угощали прямо во дворе обители, преподнося кружки с крепким монастырским мёдом и калачи.

Обед состоял не только из блюд, приготовленных по случаю торжества иноками, но и из гостинцев, привезённых многочисленными гостями — князьями и боярами, самим государем.

Пафнутий, несмотря на слабость, старался постоянно находиться поближе к великому князю, проявить к высокому гостю максимальное внимание и уважение. В своё время тот крепко поддержал монастырь и самого Пафнутия, приняв его под своё покровительство, делал неплохие взносы, в голодные годы присылал хлеб, серебро.

Сам Иоанн прежде лишь раз бывал здесь, но хранил о старце хорошие воспоминания, тем более что его обитель любила и опекала Мария Ярославна, рассказывая сыну о чудесных дарованиях игумена, его уме и святой жизни. На этот раз, однако, в Пафнутьев монастырь великого князя уговорила поехать его супруга.

Софья минувшей весной пережила сразу три подряд трагедии. Прибывшие из Рима от брата Андрея послы сообщили ей о смерти единственной её сестры Елены. И ещё он же извещал о том, что их родной младший брат Мануил Фомич бежал в Константинополь к турецкому султану, принял там мусульманство и получил в дар от Магомета гарем. Долго не решалась сообщить Софья о таком предательстве мужу, боялась, что тень этой измены христианской вере падёт и на неё. Но Иоанн воспринял новость достаточно равнодушно, будто это его не касалось.

Но главная беда случилась с ней 19 мая того же 1476 года. Её благополучные третьи роды вновь завершились рождением дочери. Третьей девочки. Государя это не огорчило, но она не находила себе места от горя. На этот раз не стала скрывать от супруга своих чувств:

— Случись что с тобой, кем я тут останусь? Нищей, чужой, бездомной! — рыдала она возле кроватки с малюткой. — По вашим законам я тут ни на что не имею права, меня некому будет защитить! У меня ведь тут ничего нет своего! Твой сын и наследник ненавидит меня, он запрет меня в монастырь, в самый страшный и плохой, а ещё скорее, уморит голодом где-нибудь в заточении!

Впервые слышал Иоанн от жены такие речи. Он сначала осерчал, возмутился, сказал, что не собирается помирать прежде неё. Но Софья напомнила ему мать, Марию Ярославну, и бабку Софью Витовтовну Литовскую, и прабабку Евдокию Дмитриевну Суздальскую, жену Дмитрия Донского, и прочих великих княгинь, которые рано остались вдовами и жили намного дольше своих мужей, утешаясь пестованием сыновей-наследников.

— Я и не хочу жить без тебя, — продолжала она, — и мечтаю, чтобы Господь меня одну не оставил, даже в старости. Но все мы в Его руках. И потом, я не хочу, чтобы вместе со мной угасла та ветвь Палеологов, которую я могу тут, на Руси, основать.

Иоанн согласился с ней, что, действительно, всё в руках Божиих, и пообещал, что не забудет её в своём завещании и непременно прибавит ей имений к тем, которые она и без того уже имеет в пожизненном владении. Это отчасти успокоило Софью. Она вновь назвала, с согласия мужа, свою третью дочь в честь умершей сестры Еленой и с усердием принялась сама вскармливать её, уделяя гораздо больше внимания, чем первым двум: покойной малышке и годовалой Феодосии, сделавшейся уже новой любимицей отца. А Софья, надеясь теперь на одного лишь Господа, принялась чаще молиться в храмах, посещать монастыри, делать пожертвования, вымаливая у Спасителя сына. Узнав о торжествах в Боровском Пафнутьевом монастыре, она позвала мужа поехать с ней. Тот неожиданно охотно согласился. Так они оказались всем семейством на освящении храма.

После угощения народ начал расходиться по своим сёлам и деревням. Князья и боярские дети, побеседовав с монахами и видя занятость преподобного с государем, тоже стали разъезжаться. Иоанн отправил своё семейство в Боровск, а сам остался побеседовать с Пафнутием, поглядеть его детище — монастырь. Владыка показал плотину и пруд, которыми очень гордился и дорожил, потом они прошли по монастырскому саду, но болезнь и усталость давали о себе знать, поэтому Пафнутий пригласил гостя к себе в пропахшую