Брокен-Харбор - Тана Френч

что угодно – хоть подышать на нее, хоть подменить чем-то совсем другим.

Вещдоки не всегда попадают к нам чистенькими прямо с места преступления – бывает, что свидетели сдают их спустя недели, а иногда улика может несколько месяцев проваляться в поле под дождем, прежде чем ее отыщет розыскная собака. Мы работаем с тем, что есть, и находим способы обойти аргументы защиты. Но этот случай – другой. Эту улику мы загрязнили сами, а она загрязнила все, к чему мы прикасались. Если мы попытаемся ее предъявить, то под сомнением окажутся все наши действия в ходе расследования: этот предмет мы могли подбросить, на того человека надавить, такие-то факты сфабриковать, чтобы подкрепить нашу версию. Если мы нарушили правила однажды, кто поверит, что мы ограничились единственным разом?

Я пренебрежительно щелкнул по пакету, и от одного прикосновения к нему у меня поднялись волосы на загривке.

– Эта улика пришлась бы кстати, если бы связала подозреваемого с местом преступления. Однако у нас полно других веских доказательств. Думаю, мы проживем и без нее.

Колючие недоверчивые глазки Квигли обшарили мое лицо.

– А все-таки… – начал он, пытаясь скрыть недовольство: я его убедил. – Все-таки из-за этой улики дело могло пойти псу под хвост. Главный инспектор будет в ярости, когда услышит, что кто-то из его звездной команды раздает вещдоки как леденцы – и не из какого-то дела, а именно из этого. Ах, бедные детки. – Он покачал головой и укоризненно поцокал языком. – Ты ведь привязался к юному Куррану, верно? Ты же не хочешь, чтобы ему снова пришлось надеть форму? Такой потенциал, такие прекрасные рабочие отношения между вами – все пропадет даром. Какая жалость, правда?

– Курран – большой мальчик, может сам о себе позаботиться.

– Так-так. – Квигли торжествующе указал на меня пальцем, словно я проболтался и выдал какую-то важную тайну. – Значит, я правильно понимаю, что он все-таки зарвавшийся парень?

– Понимай как хочешь.

– Впрочем, это, конечно, неважно. Даже если это сделал Курран, он все равно на испытательном сроке, и присматривать за ним должен был ты. Если кто-то узнает… Ужасно не вовремя, ведь ты как раз начал восстанавливать репутацию… – Квигли придвинулся так близко, что я видел, как блестят его мокрые губы, как лоснится от грязи и жира воротник его куртки. – Это ведь никому не нужно, правда? Уверен, мы сможем договориться.

На мгновение мне показалось, что он хочет денег. И на еще более краткую долю секунды я, к своему стыду, готов был согласиться. У меня есть сбережения – на случай, если со мной что-то произойдет и кому-то придется заботиться о Дине. Деньги небольшие, но их хватит, чтобы заткнуть пасть Квигли, спасти Ричи и себя, вернуть мир обратно на орбиту. Тогда все мы сможем жить дальше как ни в чем не бывало.

Но потом до меня дошло: ему нужны вовсе не деньги, ему нужен я, так что возврата к прежней безопасной жизни нет. Он хочет работать вместе со мной над хорошими делами, присваивать себе мои достижения и сбагривать мне безнадежные висяки. Он хочет купаться в лучах славы, пока я расхваливаю его перед О’Келли, и предостерегающе выгибать бровь, если я буду распинаться недостаточно вдохновенно. Он хочет видеть, что Снайпер Кеннеди в его власти. Конца этому не будет.

Мне хочется верить, что я отверг предложение Квигли по другой причине. Знаю, многие приняли бы как данность, что мое эго просто не позволило бы мне провести остаток карьеры, бегая по его свистку и учась заваривать ему кофе по его вкусу. Я до сих пор надеюсь убедить себя, что отказался, потому что хотел поступить правильно.

– Договариваться с тобой я не буду, даже если ты взрывчаткой меня обвяжешь, – сказал я.

Квигли отшатнулся, но так просто сдаваться был не намерен. Цель была так близка, что он практически истекал слюной.

– Не говорите того, о чем можете пожалеть, детектив Кеннеди. Никому не обязательно знать, где эта улика была ночью. Со своей бабенкой ты разберешься, так что она слова не скажет. Курран, если у него есть хоть капля ума, – тоже. Улика отправится прямиков в хранилище, будто ничего не произошло. – Он покачал бумажным пакетиком, я услышал сухой шорох ногтя. – Это будет наш маленький секрет. Подумай хорошенько, прежде чем хамить.

– Тут и думать не о чем.

Квигли прислонился к перилам.

– Я скажу тебе кое-что, Кеннеди. – Его тон изменился, от приторного дружелюбия не осталось и следа. – Я знал, что ты завалишь это дело, еще во вторник, с той самой секунды, когда ты вернулся от главного инспектора. Ты же всегда считал себя особенным, да? Мистер Совершенство, ни на шаг не отступал от правил. И посмотри на себя сейчас. – Снова эта ухмылка, на этот раз почти злобный оскал, который Квигли уже не трудился скрывать. – Я бы хотел узнать только одно: что заставило тебя переступить черту? Неужели ты был святошей так долго, что вообразил, будто тебе что угодно сойдет с рук – ведь никто не заподозрит великого Снайпера Кеннеди?

Значит, этим субботним утром Квигли пришел в контору не затем, чтобы нагружать отчетами моих летунов, а исключительно ради того, чтобы не упустить момент моего падения.

– Я просто хотел тебя порадовать, старина. И, похоже, у меня это получилось.

– Ты всегда держал меня за идиота. Давайте все постебемся над Квигли, ведь этот тупой осел даже ничего не поймет. Ну давай, скажи: если ты герой, а я дурак, то как вышло, что ты сейчас по уши в дерьме, а я с самого начала знал, что так и будет?

Он ошибался, я никогда его не недооценивал. Я знал, что у Квигли есть единственный талант – чутье, как у гиены, инстинкт, который ведет его, сопящего и истекающего слюной, к нервным подозреваемым, напуганным свидетелям, робким новичкам – ко всему уязвимому, пахнущему кровью.

А я ошибся, полагая, что к этой категории не отношусь. После стольких лет нескончаемых, мучительных сеансов у психотерапевта и тщательного контроля за каждым своим движением, словом и мыслью я был уверен, что раны затянулись, переломы срослись, а кровь смыта. Я знал, что заслужил спокойную жизнь. Я нисколько не сомневался, что мне ничего не угрожает.

Стоило О’Келли произнести “Брокен-Харбор”, и все бледные шрамы в моем сознании вспыхнули, как огни маяка, и я шел на их ослепительный свет, шел от той секунды до этой послушно, словно домашняя скотина. Работая над этим делом, я сиял, будто Конор Бреннан на той темной дороге – яркий сигнал для всех хищников и падальщиков в округе.