Шехерезада - Энтони О'Нил

Она смотрела ему прямо в глаза.

Охваченный восторгом, Хамид сдерживался изо всех сил, чтобы не сокрушить ее своей страстью. Его отвлекал лишь назойливый шум снаружи: вопли, хохот.

— Почему ты так уверена в своем Халисе? — хрипло выдавил он.

Шехерезада даже не моргнула глазом.

— У него мысли чище воды, а сердце чище мыслей.

— А твои мысли о нем чисты?

— Это ты уже знаешь, Хамид, — прищурилась она. — Но история еще не закончена.

— Конечно, — шепнул он. — Должно быть продолжение…

Впрочем, теперь шум в руинах стал слишком громким, чтоб его игнорировать. В криках слышались ярость, ужас; шла какая-то возня. Было ясно, что творилось что-то нечто, и Хамид решил извиниться перед Шехерезадой, пойти и все выяснить. Но тогда ему придется на время оторваться от нее. Для него это было так же трудно, как выпутаться из сетей, но он поплелся к выходу.

Вышел на зубчатую площадку почти на самом верху Касра. Ударивший в глаза дивный свет свидетельствовал о переходе от отступавшей ночи к новому дню. Город выглядел безмятежно, и не было причин для паники.

И вдруг Хамид увидел Фалама, мчавшегося по направлению к ним по вьющейся тропинке. Он никак не мог понять, отчего парень пришел в такое смятение, пока не приметил преследовавшие его мужские фигуры — двух мужчин с поднятыми мечами, — вполне возможно, что это гази. Хамид проглотил последние остатки гашиша. Волосы на его затылке встали дыбом, львиной гривой. Он повернулся, собираясь уйти, схватить Шехерезаду, защитить ее и, к своему изумлению, обнаружил, что она стоит у него за спиной.

На вершине Вавилонской башни они стали свидетелями чудовищных смертных мук своего капитана. Видеть то, что с ним делали, было нестерпимо. Юсуф трясся всем телом от ярости и жажды крови. Вор был уже не мужчиной, а орудием мести, ни на минуту не мог откладывать справедливое возмездие.

Исхак старался не отставать. Юсуф мчался бешено, ничуть не заботясь о собственной жизни, и аскет рядом с ним вдруг почувствовал себя несостоятельным: старик, всю жизнь толковавший о смерти, влюбленный в нее, теперь трепещет в предчувствии крови — собственной крови, — словно перо, подхваченное ураганом. В ушах свистел ветер, сердце колотило в грудную клетку, как кулак в створку двери. Он следовал за Юсуфом по раскрошившимся плитам, через засыпанные каналы, с каждым прыжком все больше убеждаясь в праведности их дела и чувствуя себя моложе.

Они даже не старались скрываться.

Когда Юсуф нанес смертельный удар темнокожему, Исхак испытал и волнение и потрясение, хотя они заранее оправдали любое насилие, смотрели вокруг сквозь призму кровавой справедливости, все считали возможным. Исхак невольно выкрикнул боевой клич аскетов. Юсуф, подгоняемый инстинктом самосохранения, летел к огромной каменной громаде, высившейся позади него. Исхак узнал Новый дворец, увидел на его вершине одинокое дерево без листьев, которое легенда объявила последним не подверженным гибели остатком Висячих садов, и вновь пустился за Юсуфом.

Они спотыкались на предательской тропе, размахивали руками, стараясь не потерять равновесие. На полпути наверх Саир обернулся к ним, обуреваемый какой-то демонической манией битвы. Визжа, брызжа слюной, бросился на Юсуфа с занесенным кинжалом, но вор искусно уклонился и глубоко вонзил свой клинок в одежды нападавшего. Глаза Саира выпучились. Он взглянул на Юсуфа, как будто не веря, что бывает на свете такая боль. Его рот открылся, оружие выпало из рук, он вцепился в острое лезвие меча, точно хотел вырвать его из тела. Юсуф безжалостно повернул меч. Изо рта убитого хлынула кровь, Юношеское лицо обмякло, он издал последний зловонный выдох.

Юсуф выдернул меч и, услышав наверху шорох, поднял глаза; он разглядел стоявшую на вершине Касра фигуру в одеждах певицы. К ее горлу был приставлен сверкавший клинок.

Вор с аскетом снова бросились наверх, готовые еще раз окропить кирпичи Навуходоносора кровью.

— Он летит с солнца, Хамид!

Хамид виновато сжал нежную руку. Он не был готов к такому повороту событий: «Саира нет, Фалама нет, двое воинов поднимаются. Воет ветер. Мысли разлетаются в клочья. Остались одни импульсы.

Ему требуется заложник, щит. Пусть даже самый дорогой на свете». Страдальчески морщась, он приставил ей к горлу нож, потащил на вершину Касра, где весь мир может их видеть.

— Я его вижу, Хамид. — Она мечтательно смотрела вдаль, и его вновь пронзило мелькнувшее подозрение, что она опрокинула его оборону, обезвредила Саира, Фалама, подготавливая этот самый момент. Невозможно поверить.

Он обнял ее за талию одной рукой, прижался сзади, слившись с ней воедино. Осажденные на самой вершине Касра, они завершили свое единение в нереальном утреннем свете. Он приобщился к ее бессмертию.

Горло дрогнуло под его рукой, и она сказала:

— Он пришел, Хамид.

И появился однорукий мужчина с окровавленным мечом.

Исхак слышал:

— Опусти оружие.

— Ты свое опусти, — прозвучал голос-флейта.

— Это тебе не поможет.

— Она не твоя, ты ее не получишь.

Исхак видел сверкавшего глазами Юсуфа и темноглазого похитителя с болезненно-желтоватой кожей, прижавшегося к сказительнице, как при соитии. Видел саму Шехерезаду — впервые, — безудержно сиявшую, смотревшую вдаль, словно забыв о разыгрывавшейся абсурдной драме.

Юсуф шагнул вперед:

— Если тронешь ее, я убью тебя.

— Убьешь меня — значит убьешь и ее, — сказал преступник.

— Я не намерен в игры играть.

— Ты не понимаешь, — прошипел преступник. — Не понимаешь…

Это была мольба, рожденная самой страшной душевной болью, Исхак узнал ее, безумную любовь, даже здесь, на вершине мира… и был неуместно тронут.

— Ты не понимаешь, — вновь шепнул Хамид и тут же в ужасе охнул.

Это Шехерезада неожиданно навалилась на него, выгнула спину, выскользнула из рук, сильно ударила локтем в грудь. Он отказывался поверить. Разинул рот, согнулся от боли, и она нанесла ему жесточайший удар коленом в мошонку.

В голове Хамида полыхнуло пламя, он упал на колени, все кругом завертелось.

Шехерезада повернулась к нему спиной, равнодушно глядя на восход солнца, словно для нее не было ничего важнее.

Хамид хватал ртом воздух, как умирающая рыба. Юсуф бросился к нему с мечом, а Исхак, шагнув на верхний этаж, оступился на предательских кирпичах.

Аскет падал по склону в каскадах камней, цеплялся, стараясь найти опору и не находя, пролетел мимо дерева, не имевшего возраста. Он попробовал ухватиться за ветви, но не смог и покатился дальше, повис над пропастью, болтая в воздухе ногами, лихорадочно царапая ногтями кирпичный зубец, удерживаясь всем телом на одном расшатавшемся камне, за который держался кривыми от артрита пальцами — вот она, кульминация всей его жизни в столь банальной кончине на вершине падшей столицы. «Видно, такова судьба, просить больше нечего. Справедливо, что Юсуф, единственный оставшийся в живых спасатель, получит и Шехерезаду, и награду халифа. Ясно, такова воля Аллаха», — думал Исхак и недоумевал, почему, понимая свою обреченность, он по-прежнему отчаянно цепляется за жизнь; почему, если влюблен в смерть, свыкся с ее неизбежностью, — будущее столь же реально, как настоящее, — не сдается и не выпускает из рук опору. Аскет сознавал, что должен что-то предпринять, тем более теперь, когда вор, бросив оружие, бежит спасать его. Нельзя просто смотреть на происходящее с равнодушием, словно все это сон.