Клан Пещерного Медведя - Джин М. Ауэл

Эйла ощущала, как потоки чужой крови сливаются с ее собственными. Могучее сознание великого чародея озарило самые темные уголки ее сознания. Блуждая в памяти Эйлы, Мог-ур обнаруживал, что пути слияния, привычные для людей Клана, закрыты. Но он выискивал малейшие проблески общности, использовал любую возможность проникновения. С пугающей ясностью Эйла вдруг поняла, что это он удержал ее от падения в бездонную пропасть. Более того, управляя сознанием других Мог-уров, он не позволял им удостовериться в ее присутствии. Она ощущала, Мог-ур един с прочими шаманами, – для нее же все они оставались чужими. Они, в свою очередь, догадывались: помимо них, Мог-ур связан с кем-то еще. Но им не дано было знать, что это Эйла.

Как только Эйла поняла, что Мог-ур спас и защитил ее, она прониклась тем священным трепетом, с которым шаманы совершали ужаснувший ее акт каннибализма. Ей открылось, что для них он являлся истинным причастием. Раз в семь лет люди упорно преодолевали тяготы далекого пути, чтобы ощутить себя единым народом, Кланом Пещерного Медведя. Люди Клана сообща владели своим родовым наследием, и все ритуалы, справляемые на Сходбище, обладали для них одинаковым смыслом. Никто из шаманов не сомневался, что таинство, которому они предавались, благотворно для всех их соплеменников. Вкушая мозг молодого охотника, ушедшего в иной мир вместе с Урсусом, они насыщались его доблестью, а через них, людей, наделенных особым расположением духов, этой доблестью насыщались и все остальные.

Эйла не ошиблась, ощутив, что Мог-уром владеют страх и гнев. В соответствии с древней традицией участвовать в ритуалах позволялось только мужчинам. Стоило женщине хотя бы краешком глаза увидеть самый заурядный ритуал, Клану этой женщины грозили беды. Но глазам Эйлы открылся отнюдь не заурядный ритуал. То, что она проникла в подземное святилище, могло означать лишь одно: впереди весь Клан ожидают неисчислимые несчастья.

Эйла была женщиной, к тому же она была одной из Других.

Теперь Мог-ур знал это наверняка. В тот самый момент, когда он понял, что она здесь, внезапное озарение открыло ему, что она не принадлежит Клану. Мгновение спустя он осознал все ужасающие последствия свершенного Эйлой кощунства. Ей не могло быть прощения. В Клане не существовало наказания, соответствующего столь страшному преступлению. Даже смертельное проклятие не было достаточно суровой карой. Мог-ур не успел решить, как наказать Эйлу, – им овладело неудержимое желание узнать побольше о ней и о Других.

С удивлением он ощутил, что она испугана и молит о помощи. Другие отличались от них, но отличия эти были не столь уж разительны. Мог-ур чувствовал: ради спасения Клана ему необходимо понять, каковы они, представители другой человеческой породы. Любопытство, которым Мог-ур был наделен сильнее, чем его равнодушные ко всему новому соплеменники, пересилило ужас. Эйла всегда оставалась для него загадкой. И сейчас ему представился случай ее разгадать.

Связав воедино познание десяти шаманов и покорный дух Эйлы, он увлек их в бездны истории, к первоисточникам бытия.

Эйла опять почувствовала на губах вкус древнего леса и вслед за тем вкус теплой солоноватой воды. Видение ее не обладало такой отчетливостью, как у остальных, – слияние было для нее внове, она впервые возвращалась к своим началам, и воспоминания ее скрывала мутная дымка. Но на самом глубоком уровне воспоминания ее оказались теми же, что и у людей Клана. «Истоки у нас общие», – понял Мог-ур.

Эйла превратилась в комочек слизи, омываемый животворными морскими водами. Постепенно тело ее приобрело форму и очертания, биение жизни стало увереннее. Она ощутила резкую боль, выйдя из воды и впервые глотнув воздуха. Теперь ее окружал непроходимый лес, она пряталась в зарослях, спасаясь от гигантских животных, сокрушающих все на своем пути. Потом страшный зной сжег лес, превратив его в пустыню. Гонимая засухой, Эйла вновь оказалась на берегу моря. Спасительные воды скрыли ее, они неузнаваемо преобразили ее тело, смыв с него косматую шерсть. И вот она опять покинула море, а близкие ее сородичи, которые тоже дышали легкими, а не жабрами и вскармливали детенышей молоком, остались в воде.

Оказавшись на суше, Эйла стала ходить прямо, на задних конечностях, а передние высвободились для работы. Глаза ее обрели остроту, и у нее появились зачатки лба. Отныне тропа ее разошлась с тропой Мог-ура. Все же они двигались в одном направлении, и каждый видел другого. Однако расхождение неумолимо увеличивалось. Наконец, чтобы следовать вместе с Эйлой, Мог-уру пришлось разорвать духовную связь с другими шаманами. Теперь лишь два сознания сохраняли единство – сознание пожилого мужчины, рожденного в Клане, и молодой женщины, рожденной среди Других. Если раньше Мог-ур вел Эйлу, теперь он только следил за ее движением, а она видела, куда идет он. В мире меж тем все преображалось до неузнаваемости. Жара сменилась холодом, землю сковал лед, необычайно крепкий, непробиваемый. Эйла чувствовала: от этого ледяного края ее отделяет не только время, но и пространство, – он располагался далеко на западе, неподалеку от огромного моря, во много раз превосходившего то, что окружало их полуостров.

Потом ей привиделась пещера, обиталище пращуров великого шамана, не отличимых по виду от него самого. То было смутное видение, размытое далью, – теперь ее отделяло от Мог-ура бездонное ущелье. Пещера располагалась внутри отвесной скалы над долиной, по которой петляла река. На вершине Эйла различила громадный валун – он навис над самым краем скалы, словно уже собрался падать, но вдруг примерз к месту. Разбушевавшиеся воды и содрогание земной коры забросили этот камень на скалу, давшую приют людям. Неожиданно картина померкла, но Эйла не могла извлечь ее из памяти.

Ею овладела глубокая, неизбывная печаль. Она осталась одна. Путь ее уходил куда-то вверх, и Мог-ур был не в состоянии разделить его с ней. Опять перед ней мелькнула пещера, а затем череда странно упорядоченных пейзажей, не похожих на творения природы. Огромные каменные коробки возвышались на земле, опутанной бесконечными каменными лентами. По этим лентам с невероятной скоростью мчались диковинные животные, а в небесах летали огромные птицы, которые не двигали своими тяжелыми крыльями. Эйла не понимала, что означает этот причудливый мираж. Стремясь вернуться в настоящее, она немного промахнулась, и ей открылся облик грядущего. Внезапно сознание ее прояснилось, обретая прежние границы. С недоумением оглядевшись по сторонам, она обнаружила, что прячется за каменным выступом у входа в подземное святилище, где свершают таинство десять шаманов.

Великий Мог-ур вскинул голову и устремил на нее пытливый взгляд. В его единственном темно-карем глазе она различила отражение той печали, которую испытывала в этот миг. Слившись с ней, он открыл для нее пути, невозможные для него самого. Он не видел картин будущего, но осознал – это будущее ему не принадлежит. Оно принадлежало Эйле и подобным ей. Мог-ур был не в состоянии осознать причины своей обреченности. Но он с содроганием понял: угасание неотвратимо.

Креб не умел мыслить абстрактными категориями. Лишь с большим трудом он научился считать до двадцати. Но его могучий дух обладал способностью к прозрению и всеохватности. Он знал, мозг его наделен куда большей силой, чем мозг Эйлы, память его является истинной сокровищницей родового знания. У них с Эйлой были общие истоки, но она принадлежала к другой ветви человечества. Мог-уру было открыто больше, чем любому в древнем Клане, он разбудил и направил воспоминания Эйлы. Но человеческая порода, давшая жизнь Эйле, была юной, бесстрашно идущей навстречу неизведанному, вкусившей новое. Племени Эйлы предстояло развиваться, племени Мог-ура – вымирать.