Imprimatur - Рита Мональди

Якобы этот демон вонзил ему в горло один из своих когтей, из которых вырывалось пламя, и попытался добраться до его Души, но, не преуспев в этом, потряс своим огромным копьем и проткнул его тело в нескольких местах, так что оно закровоточило. Затем безжалостное чудовище сгребло его в охапку и бросило в кипящую смолу. Бедфорд был явно поражен тому, насколько все это представлялось ему в тот момент всамделишным, и сказал, что и вообразить себе не мог, что существуют такие немыслимые муки. Варясь в смоле, он просил у Всевышнего прощения за все свои прегрешения, недостаточную веру в него, а затем стал молить о пощаде, вызволении из этого адского Гадеса[178], после чего на него снизошла кромешная тьма.

Мы благоговейно внимали вернувшемуся с того света, а потом все разом загалдели, перебивая друг друга и вопя о чуде. Отец Робледа, несколько раз за время рассказа осенивший себя крестным знамением, отделился от нашей группы, бесстрашно шагнул в комнату и нарисовал перед Бедфордом крест в знак благословения. Кое-кто из постояльцев преклонил колени и стал, в свою очередь, осенять себя крестом.

И лишь на чело Кристофано набежала тень. Как и мне, ему было понятно, откуда взялось подобное видение. Виной всему было безжалостное обращение, которому он подверг англичанина. Дьявольский коготь, которым якобы Люцифер хотел вырвать его душу, был не чем иным, как мускусовыми лепешками, с помощью которых ему прочищали желудок, а копье – инструментами, применяемыми при кровопускании, и наконец, кипящая смола – тем самым котлом, над которым мы поместили Бедфорда для исцеления парами.

Хотя теперь у него и было обожжено нутро, он все равно оголодал. Кристофано послал меня за оставшимся от вчерашнего ужина бульоном из голубиного мяса, по его словам, питательным и обладающим успокоительным действием. Но тут Бедфорда сморил сон.

Мы почли за лучшее дать ему отдохнуть и спустились вниз. Никто больше и не вспоминал о запрете покидать свои комнаты, а Кристофано и не думал никого за это журить. Казалось, чума покинула стены «Оруженосца», и по молчаливому согласию предписания остались в прошлом.

Не только Бедфорд, но и все мы очень и очень проголодались. И потому я спустился в кладовые, решительно настроенный приготовить для всех что-нибудь особенно вкусное, чтобы отпраздновать радостное событие. Я доставал из ящиков со снегом вымя и ножки косуль, сладкое мясо, баранину, кур, а в это время уйма мыслей носилась в мозгу. Как же так случилось, что Бедфорд вдруг взял да и выздоровел? Девизе стал играть для него на гитаре по совету отца Робледы: значит, теория иезуита о присущем музыке магнетизме верна? Англичанин очнулся именно тогда, когда прозвучало рондо, не раньше… Это рондо – просто-напросто зашифрованный secretum vitae. Так, во всяком случае, считает аббат Мелани. Мелодия – подлинный врачеватель… Нет, все-таки мне не удавалось упорядочить череду всех этих событий. Необходимо было не откладывая испросить мнения аббата Мелани.

Поднимаясь в столовую с грузом съестного, я сперва заслышал голос Кристофано, а потом увидел, что Атто присоединился к остальным.

– Что тут скажешь? – разводил руками наш эскулап, обращаясь к аудитории. – Магнетизм ли музыки, как утверждает отец Робледа, применяемая ли мною метода – не знаю. Ясно одно: почему чума так внезапно прекращается, неведомо. Самое же удивительное в том, что Бедфорд не подавал ни малейших признаков улучшения, если не сказать больше… Наступила агония, и я уж готовился известить вас о том, что надежды на выздоровление равны нулю.

Робледа важно закивал головой, давая понять всем присутствующим, что так оно и было.

– Могу сказать одно, – продолжил Кристофано, – мне уже не впервой слышать о таком исходе. Согласно некоторым свидетельствам, загадочные случаи излечения объясняются тем, что чума не затаивается в мебели, домах, в каких-либо материальных предметах, как думает кое-кто, она может взять да и исчезнуть. Я был здесь, в Риме, во время чумы 1656 года и помню, что в отсутствие каких-либо лекарств решено было объявить великий пост и предписать процессии на босу ногу. С лицами, залитыми слезами, в грубошерстных одеяниях, люди замаливали грехи, и Господь послал им архангела Гавриила: римский народ узрел его 8 мая над Замком с окровавленным мечом в руках[179]. В тот день чума убралась из города, покинув все предметы обихода, в которых обычно кроются очаги инфекции. И это еще не все. Античные историки рассказывают о некоторых необъяснимых явлениях. Так в 567 году по всему миру объявился мор, уцелела лишь четвертая часть населения. Как вдруг все прекратилось. С 1348 года в течение трех лет свирепствовала черная чума, в частности в Милане, где погибло шестьдесят тысяч человек, и в Венеции, где также было унесено множество жизней.

– А в 1468-м чума скосила в Венеции тридцать шесть тысяч человек и более двадцати тысяч в Брешии. Немало городов полностью вымерло. Но в обоих случаях конец чуме наступил неожиданно, и очагов заражения как ни бывало, – вставил словцо Бреноцци. – А вот еще случай был, в 1485 году чума снова взялась за Венецию, от нее пострадало немало знати и даже сам дож Джованни Мочениго[180], в 1527 году она вновь объявилась по всему миру и еще раз беспощадно прошлась по Венеции и прилегающей к ней области в 1556-м, правда, тогда уже власти предприняли меры для предотвращения полного вымирания. И все эти эпидемии в какой-то момент шли на попятный, не оставляя следов. Как это объяснить? А? – возбужденно допытывался Бреноцци.

– Лично я до сих пор предпочитал молчать, чтобы не быть разносчиком дурных новостей, – важно вступил в разговор Стилоне Приазо, – однако астрологи утверждают, что за две последние недели августа и в первые три недели сентября из-за коварного влияния звезды Сириус все заболевшие чумой в два-три дня и даже в двадцать четыре часа убираются на тот свет. Так, во время Лондонской чумы 1665 года за одну ночь между часом и тремя часами утра погибло более трех тысяч человек. Нас, слава Богу, пощадило.

Дрожь страха и облегчения пробежала по телам постояльцев. Отец Робледа встал и направился в кухню, чтобы посмотреть, как идет приготовление блюд. Только от кастрюль пошел приятный дух, я заварил бульон спаржей и незрелым виноградом, чтобы расположить желудки едоков к принятию пищи.

– А мне вспоминается Рим 1656 года, – не унимался Кристофано, – разгар эпидемии. Я был тогда молод, один из моих собратьев, придя навестить меня, сообщил, что пик болезни вот-вот пойдет на спад. Я поинтересовался, откуда у него подобное суждение, ведь как раз в эту самую неделю мор достиг пика, о чем я и заявил ему. Ответ его был более чем странный: «Судя по количеству больных на сегодня, чума должна была унести в три раза больше жизней, если б была такой же заразной, как еще две недели назад. Тогда она в два-три дня справлялась с больными, теперь на это уходит от восьми до десяти дней. Кроме того, две недели назад на пять больных приходился один выздоровевший, тогда как теперь три. Будьте уверены, на следующей неделе количество смертельных случаев пойдет на спад, а выздоровлений будет больше. Болезнь утратила свой непредсказуемый характер, и если зараженных все еще немало, количество летальных исходов будет уменьшаться».