Потому и сидим (сборник) - Андрей Митрофанович Ренников

Европе потом вспоминать с нежностью, и чтобы и там, в России, не чувствовать себя одинокими среди нового незнакомого населения…* * *

А как радикально меняется жизнь, когда в квартире заводится хотя бы щенок!

Вот, например, раньше… Заглянешь, бывало, к Андрею Ивановичу и к Людмиле Петровне. Полы в квартире блестят. Коврики лежат на местах. Книги чинно расставлены на полках. А теперь… Войдешь – и под ногами песок, кости, туфли, ковры разбросаны, свернуты; клочки бумаги, лоскутки материи валяются на стульях, на диванах, у письменного стола.

– Вы что? Переезжаете? – увидев в первый раз всю эту картину, удивленно спросил я.

– Нет, зачем переезжать? – с блаженной улыбкой отвечал Андрей Иванович. – У нас собачка теперь. Австралийский терьер.

– Ах вы увидите, что это за душка! – радостно добавила Людмила Петровна. – Весь мохнатый, точно плюшевый, зубы остренькие, когти отточены… Просто игрушка!

– А ты бы пошла, Милочка, к соседям, взяла бы Гвидона, – просительно сказал жене Андрей Иванович. – Довольно детишкам играть с ним. Утомят, чего доброго, спать плохо будет.

– Да, да. Садитесь к столу, я сию минуту вернусь. Андрюша, а, может быть большую кость перенести с середины комнаты в угол?

– Нет, оставь. Гвидон любит, чтобы кости лежали всегда на виду. Вот, бумажки, действительно, можно собрать. К сожалению, щетки нет, всю изгрыз. Ах, разбойник! Посмотрите: уже за второй том «Войны и мира» принялся! Удивительная страсть к беллетристике!

Андрей Иванович пополз по полу, собирая бумажки и лоскутки.

– Да… Странно даже… – тяжело дыша, говорил он из-под стола. – Всего щенку пять месяцев, а произведений печати равнодушно видеть не может. Даже газетами интересуется. Если оставим на стуле, или на краю стола, оглянуться не успеем, как всю информацию вместе с наружным листом проглотит. Это что? Пояс от халата? Ах, негодный! Отыскал, все-таки… А на днях, знаете, какой случай произошел?

Андрей Иванович стал посреди комнаты на четвереньки, поднял в мою сторону голову.

– Вам никто не говорил? – добавил он с некоторой гордостью в голосе. – История, я вам доложу: проглотил иголку с ниткой!

– Да что вы?

– Даю слово. Так-таки проглотил, с узелком на конце. Слава, Богу, черед семь часов и игла, и нитка благополучно вышли. Но какое чудо, не правда ли? Я ее, эту иголку, даже в отдельный футляр положил. В виде сувенира. Если хотите, покажу, когда чай будем пить.

Андрей Иванович поднялся с пола, держа в руках собранные лоскутки и бумажки, направился в кухню, чтобы бросить все это в сорный ящик, как в передней, вдруг, раздался визг, лай, и в столовую бешеным аллюром ворвался взъерошенный коротконогий щенок. Кинулся сначала к застывшему в умилении хозяину, вырвал у него из рук лоскутки, разметал по полу, затем бросился на диван, перекувыркнулся, сбросил подушки, оттуда ринулся к занавеске, дернул ее, оторвал нижнюю часть, а затем, увидев меня, растопырил уши, сделал стойку и, взлетев ко мне на колени, подскочил, лизнул прямо в губы.

– Это он целуется с вами, – растроганно пояснила Людмила Петровна.

– Ах, разбойник, разбойник! – дрожащим от счастья голосом добавил Андрей Иванович.

– Кх… Пфф… – сконфуженно закашлялся я, вытирая губы ладонью. – Какой ты, однако, приветливый…

– Ав, ав! – согласился Гвидон, хватая меня за рукав.

– Да, да… Молодчина…

– Ав, ав! – продолжал пес, выдергивая из манжеты запонку.

– Погоди, погоди… Это… уж слишком… Не надо…

– Ав, ав! – схватившись зубами за пуговицу жилета, добавил Гвидон, сбрасывая на пол разгрызанную пополам запонку.

– Гвидоша, оставь гостя! – с нежной строгостью проговорил Андрей Иванович, снимая щенка с моих колен. – Разве так можно? Ступай лучше на пол!

– Ав, ав! – Гвидон впился зубами в мои брюки и с победным рычаньем стал тянуть их вместе со мною под стол.

– Андрейчик, возьми-ка из угла туфлю с веревкой и поиграй с ним, чтобы успокоился, – посоветовала Людмила Петровна. – Ну, Гвидончик, иди. Туфлю хочешь? Вот, папаша поиграет с тобой, пока мы выпьем чайку. Ах ты, мой маленький!.. Ах ты, мой славненький!..

* * *

Против обыкновения, просидел я тогда у Андрея Ивановича недолго. Сославшись на спешную очередную работу, ушел, едва отцепив от своего пальто впившегося в него щенка. Остаток вечера решил провести у Николая Рафаиловича и Софии Сергеевны, живших неподалеку.

А здесь, оказывается, тоже сюрприз.

– Очень, очень рад, что пришли навестить, – радушно сказал хозяин, открывая мне дверь. – Только погодите минутку: я вытру здесь лужицу.

– А что у вас? Водопровод испортился?

– Нет, не водопровод. Это Джим. Обезьяна.

– Да! В самом деле! Вы, ведь, еще не знаете, что у нас обезьянка! – здороваясь со мной через лужу, радостно воскликнула Софья Сергеевна. – Сейчас покажем. Коленька, достал тряпку? Как? На окне? Нет, нет, на окне не найдешь. Джим ее выбросил на соседнюю крышу. Возьми лучше на кухне.

– А, может быть, проще перепрыгнуть? – нерешительно спросил я, внимательно разглядывая пол.

– Что же… Тоже идея, – согласилась хозяйка. – Прыгайте. Только идите за мной осторожно, чтобы еще на что-нибудь не наступить.

Софья Сергеевна в качестве лоцмана пошла вперед по слабо освещенной передней. А я медленно двигался вслед, в кильватерной линии.

– Вот, снимайте пальто и проходите направо, – проговорила она. – Здесь теперь полная перестановка. Джим занимает парадную левую сторону, а мы ютимся на правой.

Слева, действительно, виднелось какое-то странное сооружение. Стояли столбы, на них перекладина, под перекладиной огромный кусок линолеума, испещренный подозрительного характера пятнами. А наверху, на одном из столбов, сидело маленькое серое бородатое существо и, корча рожи, тревожно смотрело на меня.

– Джим, видишь: к нам гость пришел, – ласково сказала Софья Сергеевна.

– Иих… Иих! – усиленно выдувая изо рта воздух, зашипел Джим.

– Ты не бойся, он тебя не обидит, – успокоительно добавила Софья Сергеевна. – Если хочешь, во время чая я тебя спущу с цепочки. Только обещай не скандалить.

– Иих! Иих! – продолжал Джим.

Я сел к столу ни жив, ни мертв. В один вечер и щенок, и обезьяна! Не много ли?

Николай Рафаилович убрал что надо в передней, ушел на кухню, вскипятил воду; Софья Сергеевна заварила чай, поставила на стол колбасу, печенье, варенье, орешки. Рассказала подробно, как им подарили Джима, как она сама этого Джима боялась, как потом привязалась. И когда чай готов, обезьяну сняли со столба, пригласили к столу.

– Вы не пугайтесь, если он вас укусит в шею за ухом, – предупредил Николай Рафаилович. – Это у него такие бразильские ласки. Не всех удостаивает.

– В самом деле? Значит, я ему сразу понравился.

– Как? Неужели уже укусил?

– Укусил.

– Вот, видите: какое чутье. Безошибочно узнает хорошего человека.

– Пожалуйста, печенья, – любезно сказала Софья Сергеевна, придвигая тарелку.

– Спасибо.

Я взял бисквит, поднес ко рту. И вдруг, – маленькая черная лапка мгновенно протянулась из-за плеча, выхватила кусок изо рта.

– Гм! – произнес я.

– Джим! Что это? – укоризненно воскликнул Николай Рафаилович. – Пожалуйста, дорогой мой, не обращайте внимания. Возьмите еще.

– Благодарю вас.

Я поднес печенье ко рту. Снова шлепок по губе. И печенья опять нет.

– Может быть, возьмете еще? – спросила Софья Сергеевна, придвигая тарелку.

– Нет, спасибо.