Следы на мне - Евгений Гришковец

Те, кому мешало такое соседство, то есть, многие жители нашего дома, а особенно Лена и я, пытались бороться за тишину и порядок. Мы писали жалобы милицейскому начальству разных уровней, собирали небольшую делегацию и ходили к этому начальству лично, однажды я, даже, по глупости, конечно, позвонил в милицию и сообщил, что уже три часа ночи, а у нас в доме происходит пьяный дебош. Всё было бесполезно.

Как-то поздно вечером, возвращаясь домой, я встретил нашего участкового у входа в подъезд. Он тоже возвращался домой, курил, был трезв, спокоен и одет по форме опрятнее обычного.

— Сосед, постой-ка, — сказал он мне, когда увидел, что я спешу войти в дверь первым и избежать встречи. Я остановился и весь напрягся, готовясь к угрозам. За день до этой встречи группа жильцов нашего дома и я ходили в районное управление милиции жаловаться на нашего соседа. — Погоди. Давай, я тебе кое-что поясню, — сказал участковый и выбросил окурок на землю. — Заканчивай ты писать эти жалобы и бегать к моему начальству. Толку нету никакого, — говорил он спокойно, без угроз и злобы. — Дальше этого участка меня уже не опустят и не уволят меня, хоть всем домом к ним придёте на меня стучать. Они знают, что мне по хую, уволят меня или нет. И квартиру эту если заберут у меня, мне по хуй. А когда они знают, что мне это всё по хуй, им меня увольнять не интересно. Ну, вызвал меня сегодня полковник, ну, вынесли мне порицание, ну и чё? Бесполезно, сосед! Бес-по-лез-но. Так что просто расслабься и терпи. Я скоро в отпуск поеду в санаторий, отдохнёте три недели. А потом молитесь, чтобы меня уволили или чтобы я сам сдох. Только суету эту свою, возню эту заканчивай. Я все твои жалобы читал. Всё грамотно и всё правда. Только мне по хуй, понял, брат. Нервы свои побереги. Такой мой тебе совет, — сказал он очень спокойно, как всегда без эмоций, глядя мне прямо в глаза.

Так всё и продолжалось. А у нас родилась дочь. Мы каждый вечер и начало ночи с содроганием ждали прихода членов клубы и начала очередного заседания. Привыкнуть, примириться и успокоиться было невозможно. Иногда нервы не выдерживали и я порывался к ним подняться и… не знаю, что сделать! Но Лена удерживала меня. Пару раз Лена теряла самообладание и в слезах бросалась к двери., чтобы… А что, чтобы? Тогда удерживал её я.

Но вдруг, над нами воцарилась тишина… Участковый исчез. Это был явно не отпуск, в отпуск он ездил не так давно. Через неделю тишины, его отсутствие стало предметом обсуждения в нашем подъезде. И вскоре кто-то узнал, что его отправили вместе с группой кемеровских милиционеров на Северный Кавказ. Сказали, что, мол, он очень хотел, писал рапорты, вот его и отправили.

Я очень и очень старался не желать ему смерти и вообще ничего плохого. Я ругал себя, если похожие на такие пожелания мысли заползали мне в голову. Но я очень сильно хотел и даже мечтал, чтобы он не вернулся в квартиру над нами. «Пусть возвращается живой и невредимый. И дай Бог ему всех благ! Но только пусть не возвращается в наш дом!» — думал я.

Он вернулся через два месяца. Отметил возвращение так, что нам мало не показалось, и я-таки пожелал ему смерти, причём, лютой и страшной. Но вскоре у него появилась женщина, которая осталась с ним. И воцарилась тишина. Участковый даже стал выходить курить в подъезд. А ещё вскоре наш сосед Коля сказал, что он помог участковому довезти из магазина домой кухонную мебель.

Конечно, иногда наверху случались пьянки, которые заканчивались звуками обычной семейной ругани. Но это было так житейски и так мило, по сравнению с тем адом, который царил до появления женщины в квартире над нами. Я видел её не раз. Маленькая такая блондиночка, с острым лицом, бледненькая такая… Дай ей Бог здоровья!

Сосед, который жил под нами, Володя, заехал в дом чуть раньше нас. Когда мы привезли свои вещи и мебель, а у нас тогда было всего не много, и стали таскать всё, что привезли наверх (помню, что лифт в тот день не работал). Володя радостно выскочил из своей квартиры, когда мы с моим приятелем тащили диван.

— Куда тащите, мужики, — сразу спросил он, — на девятый?

— На девятый, — кряхтя, ответил я.

— В квартиру надо мной?

— Ага.

— О! Сосед! Сейчас накину на себя что-нибудь и помогу, — весело крикнул он и скрылся за дверью своей квартиры.

— Да мы спра… — хотел остановить его я, но не успел. Через пять минут Володя тащил два наших стула наверх, уже успев познакомиться с Леной и парой моих приятелей, которые медленно, с остановками корячились с холодильником. Потом он познакомился со мной.

— Женя, — сказал я.

— Женёк?! — переспросил он весело. — Володя! — объявил он и пожал мне руку очень крепко. — А Ленка, жена у тебя, ничего — он при этом подмигнул и поскакал вниз по лестнице за очередным предметом.

Володе было за сорок и хорошо за сорок. Роста он был очень маленького, думаю, 160–162, не больше. Зато усы у него были большие, ухоженные, чёрные, идущие от носа вдоль верхней губы и опускающиеся ниже рта до подбородка. Такие усы любят водители-дальнобойщики и ресторанные певцы. Но Володя не был ни тем, ни другим. Волосы у него были тоже чёрные и зачёсывал их он наверх. Весь он был коренастый, крепкий, с румянцем на щеках. Тёмные его глаза блестели, а чёрные ресницы загибались к чёрным бровям. У меня возникало подозрение, что волосы, усы и брови он подкрашивает.

Володя весело и подвижно вёл себя дома и когда заходил к нам. По улице же он ходил очень солидно и медленно. Он работал в организации, которая называлась «Водоканал». Работал каким-то техническим мелким специалистом, но выглядел, когда шёл на работу, как главный инженер, и когда возвращался с работы и был не пьян, тоже смотрелся солидно.

Зимой он ходил в пальто с очень широкими плечами, на шее у него всегда был белоснежный шарф, на голове высокая, как папаха, шапка. Осенью и весной он носил очень объемную куртку, которая на нём смотрелась, как пузырь, или длинный белый плащ, если не было слякотно и грязно. Брюки его всегда были тщательно отутюжены. Обувь Володя носил только на высоком каблуке. Весной и осенью от головных уборов он отказывался, а белый шарф заменял на белое кашне. Летом его часто можно было увидеть в чистеньких джинсах, в светлой рубашке с коротким рукавом, заправленной в джинсы, и при галстуке. В особо жаркие дни ко всему этому могла добавиться кепка-бейсболка синего цвета с надписью «Montana» и орлом. Дома Володя ходил в халате бордового цвета с отливом и опоясанный поясом с кистями. В таком виде он мог зайти к соседям или, если выпивал, а выпивал он частенько, мог отправиться в близлежащий магазинчик. Шёл он при этом, расправив плечи и заложив руки в карманы халата, но не полностью, а только по пальцы. Во всей другой одежде он никогда не ходил руки в брюки. Он ходил немного разведя руки в стороны, как будто мощная мускулатура не давала рукам опуститься и повиснуть вдоль тела.

Когда мы занесли все наши вещи в квартиру и думали, как и куда поставить, хотя бы в общих чертах, Володя топтался в прихожей, покашливал и чего-то явно ждал.

— Жека! — вдруг сказал он. — И что? Так и будем стоять, будто ничего не случилось?