«Если», 2016 № 01 - Журнал «Если»

слез, потом вытираешь их. Моргательные мембраны тивари соскребают молочную жидкость с ее блестящих черных глаз.

У нее есть слезы.

Ты смотришь вперед, в черную бездну, и твои мысли улетают туда же. Когда ты опять смотришь на тивари, она успевает соскрести со стекла кабины силуэт человека. Ты не знаешь, когда она это сделала. Извинения не должны оставаться незамеченными.

Твои глаза устремлены в пустоту.

Ты стараешься не думать об индюшачьих ножках, политых горячим соусом для барбекю, о миндальном меде. О стейке. Это неуместные мысли. Проявление слабости.

Когда твоему взору снова открывается битва, она располагается на противоположной стороне Черепобоя относительно предыдущего витка. Пузырь замедлился, и ты прибыл в эту точку позднее. Подробности битвы разглядеть трудно.

Количество кораблей-сеятелей уменьшилось до дюжины или чуть больше, остальные сбежали или сбиты. Твое крыло и подкрепление майора тоже поредело. Одинокий желтый истребитель четко распознается, его преследует густой рой тивари. Внутри роя вспыхивает фейерверк разрывов. Корабль-сеятель исчезает. Еще один дергается как воздушный шар, у которого перерезали трос, и начинает падать на планету. Желтая точка вьется среди сеятелей, ввинчивая между ними преследующий рой и вытягивая его в длинный тонкий хвост. Желтая точка разворачивается навстречу рою, бросается в него и освещает его бурлящую массу изнутри. Сквозь рой ей пройти не удается.

Молочная жидкость струится из черных глаз тивари.

Ты выдергиваешь руки из контактных перчаток и молотишь по потолку кабины. Она не должна уметь плакать. Ты вопишь и что-то кричишь пересохшим горлом, когда битва скрывается из виду.

Ты убьешь ее. Врежешься нуль-пузырем в вулканическое море Мелвилла-4, дашь ему погрузиться на дно, потом нажмешь кнопку. И на вас обрушится вес океана. Вот почему ты не нажимаешь кнопку. Ты не боишься. Ты доказываешь.

Какое облегчение знать, что ты должен здесь сделать.

Ты не дашь ей утешиться слезами. Она будет страдать за каждую. И ее страдания сравняются с твоими и превзойдут их, потому что она знает, что ситуация ей неподвластна. Майор заслуживает такого.

Сухой кулак, стискивающий основание черепа, выпускает когти. Ты осознаешь, как положение языка относительно зубов вызывает слюну. Ты не думаешь о воде.

Атмосфера планеты стирает звезды, затем показывает, стирает, показывает. Проходы сквозь атмосферу становятся все чаще. Ты уже не отражаешься от нее, а погружаешься всерьез.

Тивари выдвигает глоточную трубку, смачивает в ней кончик руки и выводит силуэт тивари на стекле кабины. Она поняла. Она умрет. Она откидывается в кресле и наблюдает за тем, как появляются и стираются звезды.

При следующем проходе над экватором ты уже не видишь сражение. На миг у тебя мелькает мысль, что пузырь замедлился настолько, что ваши орбиты больше не совпадают, потом вздрагиваешь. Надежда подвела тебя. Противники улетели, продемонстрировав друг другу свою решимость. Это место — поле боя, оно никогда не станет домом.

А ты повел себя как сентиментальный актер. Одной тивари больше или меньше — это значения не имеет. Это важно только для тебя. А ты остался один.

Пилота из тебя не вышло.

И ты четко осознаешь, что побед нет. Есть только жизнь.

Столбы выбросов в атмосфере становятся шире. Пузырь уже проводит больше времени в атмосфере, чем за ее пределами. Нет больше ни пронизанного опаловым свечением галактического рукава, ни его окраины, ни бездны за ней. Пузырь — это всё. Скоро он станет ничем.

Пузырь выходит из атмосферы. Ошеломляющий столб вулканического пепла возвышается перед тобой, как стена размером с бога. Ты столкнешься с ним. Войдешь в него. Ты затянул с принятием решения.

Столб поглощает тебя. Он невозможно ярок. Ты падаешь в него. Ты промахнешься мимо моря и упадешь в самом центре этого вулканического буйства. И сгоришь. Давления воды не будет.

Ты бормочешь извинения тивари, когда пузырь выныривает из дальнего края столба и начинает падать в колодец спокойного воздуха — нечто вроде «глаза бури».

Задний мозг ощущает панику и сглаживает ее усталостью. И, словно борясь с пробуждением, ты нажимаешь на кнопку.

Суешь руки в контактные перчатки. Истребитель тивари, кувыркаясь, исчезает из виду.

Подать топливо в ускорители, полная тяга. Корабль трясется и лягается. Нет ничего постоянного. Все меняется, преобразуется, растворяется, вырастает. Становится тоньше, темнеет, слабеет, разваливается. Становится ничем. И внезапно перед тобой распахивается черная бездна. Ты вырвался из атмосферы, спасся.

Взмыв над планетой, ты складываешь руки в знак мира и посылаешь запрос на поиск своих. Планета не откликается. Ты совершаешь круг над тем местом, откуда вылетел, и расширяешь зону поиска. Стараешься не думать о воде. Черепобой взвывает сигналами тревоги и взбалтывает интерфейсную жидкость. Она светится рубиновым светом. Ты попал в прицел. Ты разворачиваешь истребитель навстречу приближающейся тивари и растекаешься по компенсационному подвесу. Это она. Она решительнее тебя. Теперь она оружие.

Тивари проносится мимо на расстоянии вытянутой руки и выстреливает вертушку. А потом исчезает, уйдя в прыжок.

Ты щелкаешь пальцами и безвредно выстреливаешь одинокое солнце в далекий космический простор. Жалеешь, что тивари этого не увидит. Щелкаешь снова. Ничего.

Ты сжимаешь ладони, словно в молитве, и Черепобой прыгает к точке сбора.

Ты рыдаешь, не в силах сдерживаться, когда новый исполняющий обязанности майора кладет руку тебе на плечо и помогает выбраться из истребителя в ангар станции.

— Хорошая работа, — говорит новый майор.

Он ведет тебя из ангара в хорошо освещенное помещение в центре станции. Оно такое длинное, что ты не видишь конца. Ровные ряды столов с трубочками и капельницами, подсоединенными к прозрачным инкубаторам, уходят вдаль. В каждом инкубаторе лежит мальчик. Майор передает тебя одному из мужчин, присматривающих за инкубаторами. Тот очень похож на тебя. Кажется, ты его узнаешь. Если он тот, о ком ты думаешь, то волосы у него немного отросли с тех пор, как ты его видел. Удивительно его видеть. Ему позволили оставить повседневный пилотский комбинезон. Он набрал немного веса, но все еще худощав. Он подводит тебя к инкубатору.

— Им нравится, когда их гладят, — говорит он и просовывает чистые руки в контактные перчатки на боку инкубатора. Гладит младенца по головке, потом берет крохотную ручку большим и указательным пальцем. Ладошка рефлекторно сжимается. — Хорошая работа, — шепчет он младенцу.

Руки его движутся медленно и плавно, забыв о резких управляющих жестах. Он смотрит на тебя и улыбается, взгляд мягкий и спокойный.

— Они растут лучше, когда их касаются. И даже растут быстрее.

Ты ясно осознаешь, что всё на станции может быть переплавлено и пущено на другие цели.

Он извлекает руки из перчаток и жестом предлагает тебе попробовать.

Задний мозг подсказывает,