Чародей фараона - Владимир Лещенко

Он свистнул Упуату и скосил глаза в сторону Джедефхора. Путеводитель чутко уловил суть ситуации и выбрал наиболее радикальный метод лечения. Вразвалочку, с ленцой он подошел к принцу и ласково, но ощутимо цапнул его за руку.

– Ой! – воскликнул парень. – Больно же!

– Великий Дуат! – проворчал под нос волчок. – Отошел.

Царевич недоверчиво посмотрел сначала на ушастого, потом на Даньку.

– Ты с-слышал? – пролепетал заплетающимся языком, – Он и впрямь что-то сказал?

– Тебе показалось, – поспешил успокоить его Горовой. – Это такая умная собака, что мне самому иногда кажется, что она, то есть он, умеет разговаривать.

Видно было, что Джедефхор не поверил ни единому слову, однако настаивать не стал. Мало ли какие тайны хранят эти херихебы.

– А если говорить серьезно, – вздохнул москвич, – то нелегкую ты мне задал задачку, твое высочество. Многое приходилось мне делать, но чтобы вот так, найти человека, затерявшегося в многотысячном городе или, того хуже, где-нибудь посреди огромной пустыни… – Он махнул рукой. – Что же делать?

Во взгляде голубоглазого было столько неподдельного отчаяния и простодушной надежды, надежды на то, что вот только он, Данька, и никто другой, сможет помочь в беде, что археолог просто не смог разочаровать этого неплохого по сути парня.

– Будем искать!

«Не можем же мы допустить, чтобы наш мир лишился первого из своих семи чудес!»

Как Даниил ни отнекивался, но принц решил подбросить его домой. Мало ли что по пути может случиться. Один уже исчез. Хемиун. Вслед за ним пропали еще несколько доверенных людей фараона.

– Э-э-э! – возмутился Данька. – Этого ты мне не говорил! Так, выходит, были еще пропажи?

Судя по выражению лица Джедефхора, он корил себя за несдержанность языка. Голубоглазый попытался сделать вид, что ничего не расслышал. Ладья как раз подошла к противоположному берегу, и царевич отдал Рахотепу и его отряду распоряжение следовать за ними по суше вдоль реки до места, где нужно будет высадить «достойного Джеди».

Рахотеп с удивлением покосился на неджеса. Надо же, «достойный»! С каких это пор простолюдинов стали именовать как благородных? Наверное, он что-то упустил из виду.

Археолог тоже отметил, как его поименовал принц.

Это означало, что теперь статус «младшего помощника писца» изменился. Из мелких клерков он переведен если не в ранг вельмож, то по крайней мере в разряд крупных государственных чиновников. Когда они вновь отплыли на середину реки, Джедефхор подтвердил это:

– Теперь ты хему-нечер – старший жрец. Я скажу Великому начальнику Мастеров, чтобы он сделал соответствующие записи.

Данька прекрасно помнил, что «Великим начальником Мастеров» называли верховного жреца Птаха в Мемфисе. Назначать жрецов имели право не только иерархи культа, но и высшие египетские сановники.

– Бриться налысо не стану! – категорично заявил Данька.

– Ладно, ладно! – рассмеялся голубоглазый. – Сохранишь свою шевелюру. Обещаю замолвить за тебя словечко перед Убаоне.

– Большое спасибо, ваше высочество, за чин и то высокое доверие, которое мне было оказано… – велеречиво начал Горовой и тут же озадачил Джедефхора, – но хотелось бы все-таки узнать: кто еще пропал, кроме принца Хемиуна?

Царевич нахмурился и недобро зыркнул на москвича. Потом перевел взгляд на Упуата, который, как показалось его высочеству, тоже с интересом ждал ответа, и решился:

– Исчезли три человека из числа «глаз и ушей фараона». Это были опытные и очень расторопные люди. На их счету не одно раскрытое преступление. И вот на тебе. Едва только они приступили к расследованию этого дела, как практически тут же пропали. Словно испарились!

– Ты больше ничего от меня не скрываешь? – с нажимом спросил археолог.

Джедефхор вскинулся. Да как смеет этот презренный неджес разговаривать в подобном тоне с наследником престола?!

И снова пересеклись взоры принца и странного черного пса. В который раз за этот день. И вновь голубоглазый спрятал подальше свою гордыню. Знать, имеет право этот чудной парень, столь необъяснимым образом научившийся грамоте, быть на равных с сильными мира сего.

– Я сказал все.

«Не верю!» – захотелось Даньке процитировать великого Станиславского.

Погруженный в невеселые мысли, он не заметил, как ни с того ни с сего вдруг занервничал Упуат. Волчок, до этого мирно лежавший на мягкой, подстилке под навесом, вскочил и нервно заозирался вокруг. Потом прыгнул к борту и вперил в воду свои желтые миндалевидные глаза. Бешено залаял.

– Что там такое? – забеспокоился археолог.

– Наверное, рыбу учуял или какую-нибудь пташку, – высказал предположение старший лодочник.

– Охотничек! – пожал плечами Даниил. Между тем Путеводитель и не думал успокаиваться.

Наоборот, его поведение становилось все более агрессивным. Пес то подскакивал на месте, как мячик, то отпрыгивал назад, то снова возвращался к борту. И продолжал заливисто лаять.

– Да что ж ты там узрел, в конце концов?! Данька поднялся со своего места и, не скрывая неудовольствия, приблизился к волчку. Протянул к нему руку, желая погладить, но животное отскочило прочь и угрожающе оскалило зубы.

– На солнышке перегрелся?! – возмутился Данила. – Чего на своих бросаешься, зверюга?

Заинтересованный происходящим, к ним подошел и Джедефхор, на которого тут же обрушилась новая волна ярости Упуата.

Глядя на беснующегося пса, Данька почему-то почувствовал себя не в своей тарелке. И вовсе не из-за невежливого поведения лохматого нетеру. Ему почудилось приближение какой-то непонятной, но явной опасности. Хотя опасаться вроде бы нечего. Не выскочит же сейчас из Нила какой-нибудь нубиец с мечом наголо? Разве что…

Ах, черт, накаркал!

Метрах в двадцати от ладьи из-под воды поднялось буро-зеленое бревно;

Так и есть – крокодил.

Рептилия рассекала нильскую воду весьма целеустремленно, можно даже сказать – деловито. Как-то даже и не по-животному. Вот она обогнала лодку, а затем развернулась и сделала круг вдоль их суденышка – ни дать ни взять – боевой корабль, описавший Циркуль.

Затем тварюга высунулась из воды и принялась с угрюмым любопытством разглядывать людей, столпившихся у борта.

Монстр был на редкость уродлив – пожалуй, даже среди своих сородичей, красой не отличающихся, он явно выделялся в худшую сторону. Приплюснутая башка – широкая и тупая, с грубо обрубленной мордой, корявая, словно окаменевшая шкура, бугристый хвост. Приоткрытая пасть позволяла ясно видеть длинные острые зубы. Даньке стало еще более неуютно. Зато царский сын вовсе не казался обеспокоенным, а может – не подавал виду.