Имбирь и мускат - Прийя Базил

— Давненько тебя не видел! — Он снова сел и сунул леденец за левую щеку. — Когда ты заходил в последний раз? Два или три года назад? Прямо перед отъездом в Индию.

Карам неловко кивнул — ему стало стыдно, что он так давно не навещал учителя.

— У тебя все хорошо? За книгами пришел? — Лахвиндер нащупал языком конфету.

— Я бы очень хотел взять у вас что-нибудь, но, боюсь, мне некогда читать, — отвечал Карам, В последние дни у него не было времени даже подумать. Ему стало тесно среди людей и их постоянных недовольств. — Я пришел за советом. — Он часто навещал Лахвиндера после того, как бросил школу. С помощью учителя Карам продолжал образование, а вечерами они вместе обсуждали его успехи — что это было за время! Даже когда Карам вырос из школьных учебников, он все равно приходил поговорить о религии или политике, а Лахвиндер непременно давал ему какую-нибудь книгу. На этот раз Карам заглянул по личному делу и поэтому не знал, с чего начать.

Учитель, почувствовав это, предложил ему леденец, Когда Карам отказался, стало понятно, что дело серьезное.

— Я женился. — Карам провел пальцем по блестящей пряжке на ремне. Вчера он десять минут ее чистил. — Почти год назад. Моя жена беременна и скоро родит.

— Да-да, я слышал. Поздравляю! — Лахвиндер разжевал конфету. Карам говорил быстро и отрывисто — видимо, очень тревожился. — На тебе теперь столько забот, столько ответственности… Семья, брак, дети — все это может заполнить твою жизнь доверху. Надо бороться, чтобы освободить в голове хоть немного пространства для самого себя. Теперь ты понимаешь, почему я провожу здесь так много времени. — Учитель обвел рукой комнату. — Как же мне повезло с этим местом! Жена с ума сходит, зато я доволен и спокоен. Уже давно я решил, что мой здравый ум важнее ее — в конце концов, кто из нас пишет историю сикхизма?

— Я познакомился с ней в Индии. С женой. — Карам скрестил ноги.

— Да, мы с твоим Баоджи беседовали в гурудваре. Они очень беспокоились — несколько месяцев от тебя ни слуху ни духу. Молились неустанно. Я понимаю, ты попал в беспорядки, связанные с разделением Индии. Недавно Фауджа рассказывал мне что-то о фотографии… Любопытно, — Лахвиндер улыбнулся.

Карам дернул себя за мочку уха и нахмурился. Да они всем в округе разболтали об этом снимке! Нашли, чем гордиться!

— Ее сделали в Лахоре. Я тогда был в лагере для беженцев, лицом к лицу столкнулся с болью и унижением. Мне пришлось смотреть, как страдают люди. Потом я заболел и несколько месяцев лежал без сознания, многое пропустил. Мне задают вопросы, а я и ответить толком не могу. Хотят, чтобы я описал происходящее, а мне нечего сказать. Всеобщее насилие? Даже не спрашивайте. 15 августа 1947-го? Понятия не имею. Да, я побывал там, но не обладаю и крупицей знания о событиях. Такое чувство, будто мне было предначертано страдать, а судьба сжалилась и позволила забыть о самом худшем. Терзает меня только одно: как связать между собой обрывки воспоминаний?

Учитель молчал. Он сунул палец в рот и соскреб остатки сахара с зубов.

— Полагаю, ты не один терзаешься. Многие теперь пытаются найти смысл в том, что случилось, — наконец промолвил он. — И я не исключение — давно хочу понять, чем все это обернется для Индии и сикхизма. Напрасная трата времени! Еще слишком рано, чтобы делать какие-то прогнозы. В Индии до сих пор беспорядки, насколько мне известно. И, честно говоря, мысли меня посещают безрадостные. — Лахвиндер сжал в кулаке бороду. — Думаю, мы, сикхи, в этой войне проиграли. У мусульман теперь есть Пакистан, у индусов — Индостан, а как же мы? Где наш Халистан? Очередной неудачный поворот в истории унижений. Славные дни махараджи Раджита Сингха давно минули. Знаешь, он ведь это предвидел. Умирая, он сказал: «Скоро всю карту Пенджаба зальет красным». Он, конечно, имел в виду англичан. Все завоеванные земли они помечали красным цветом. Однако пророчество Раджита Сингха сбылось дважды: сначала нас захватила Британия, а теперь Пенджаб обагрился кровью. — Учитель вздохнул и покачал головой. — Со времен великого махараджи мы, сикхи, опустились до междоусобиц и внутренних распрей. Мы сами стали себе заклятыми врагами.

Карам и раньше слышал эту тираду. Положение сикхов после смерти Раджита Сингха было излюбленной темой учителя. Он как-то сказал, что сможет закончить свой труд по истории только тогда, когда в жизни его народа наметится хоть какое-то улучшение. «Что ж, — подумал Карам, — с этим придется подождать».

— Порой мне кажется, судьба хотела меня унизить, — медленно проговорил он, — Потом я думаю — нет, быть такого не может. Просто надо лучше разобраться в случившемся, и тогда я почерпну что-нибудь полезное.

— Почему, Карам? — спросил Лахвиндер. — Почему в этом должна быть какая-то польза? Ведь ты не один страдал. Многим было еще хуже. Тебе никогда не приходило в голову, что ты оказался не в том месте и не в то время и спасся лишь по воле случая?

— Да, я и об этом думал, учитель, однако фотография все меняет, — Карам протянул ему газетную вырезку. — Почему здесь изображен я? Почему я представляю всех тех, кто страдал? Я выжил. Даже двоюродный брат, мой спаситель, погиб. Так почему именно мое лицо вошло в историю? Может, вы мне объясните?

Лахвиндер Сингх улыбнулся:

— Я не лучше тебя понимаю смысл происходящего, Карам. Любое свидетельство по своей природе неполно и недостаточно. Даже если бы ты запомнил все, что случилось в те дни, твоя версия событий была бы лишь одной из многих. Может, она бы яснее и точнее сложилась у тебя в голове, но я не уверен в этом. Важен не сам опыт, а твое понимание его. Любой человек старается найти смысл в событиях своей жизни. Ты ищешь его в том, что пережил в Индии.

— Возможно, хотя это не значит, что я не прав. Мой подход вполне обоснован. — Карам сложил руки на груди.

— Согласен, — мягко ответил Лахвиндер. — Стремление к пониманию и отличает тебя от других. Они пережили то же самое, но с готовностью включились в нормальный ритм жизни и все забыли. Я не пытаюсь отговорить тебя думать, Карам, я просто хочу, чтобы твои мысли немного прояснились. И еще. — Учитель-джи наклонился ближе к нему. — Не стоит ожидать, что ты найдешь в этих событиях некую непреложную истину. Соблазн велик, не думай, что в Индии ты получил решающий жизненный опыт. Ты должен быть готов к новым впечатлениям, ведь впереди столько всего! Зачастую определяющими оказываются не крупные события, а наоборот самые мелкие.

— Да, но… — с досадой перебил его Карам. — Понимаете, быть в Индии в такое важное, поистине эпохальное время и ничего не запомнить, совершенно ничего… не знаю, по-моему, судьба распорядилась слишком жестоко. Я не могу с этим свыкнуться.

— А ты не думал, Карам, что именно благодаря своему недугу ты и оказался частью истории? — предположил Лахвиндер. — Тебя била лихорадка, боль сковывала твое тело, а бред терзал разум… Все это было отражением более масштабной болезни, одолевшей Индию! Ты стал невольным зеркалом того хаоса и строчкой в истории.

— Учитель, разве для того, чтобы стать частью великих перемен, человек не должен хотя бы находиться в сознании? — Вытянутая рука Карама быстро сжалась в кулак, словно он поймал муху. — Вот о чем я сожалею и чего стыжусь больше всего — тогда я был несведущей жертвой, а теперь я несведущий уцелевший.