Добыча золотого орла - Саймон Скэрроу

Максимий откупорил кувшин, взял его за ручку и, положив горлышко на согнутую руку, поднес к губам, отпив два больших глотка. Катон приметил, как из уголка рта командира когорты потекла вниз по щеке тонкая красная струйка. Максимий опустил кувшин и передал Туллию. Один за другим центурионы повторили тост и скрепили свой обет, отпив вина. Когда подошла очередь Макрона, тот приложился к сосуду основательнее, чем требовалось, а передав кувшин Катону, утер рот тыльной стороной ладони.

Подняв в свой черед кувшин и повторив тост, Катон почувствовал, что все взоры обращены к нему. Он поднес горлышко к губам и, когда содержимое полилось ему в рот, чуть не поперхнулся, с трудом сдержав порыв выплюнуть эту едкую кислятину, жгучий уксус, да и только. Такого пойла ему не наливали даже в самых дешевых забегаловках Камулодунума. Однако ему удалось даже не поморщиться. Он опустил кувшин, лишь сделав большой глоток.

– Прекрасно!

Максимий забрал у него кувшин, закупорил и вернул под стол.

– Теперь до завтра. Мы покажем всей армии, на что способна наша когорта.

Было еще темно, а когорта уже готовилась выступить в поход. Две большие жаровни, установленные по обе стороны ворот, освещали голову колонны, однако их колеблющийся свет выхватывал из мрака только передовые шеренги Первой центурии. Всех остальных скрывал влажный предрассветный сумрак. Катон, стоявший у ворот вместе с другими центурионами, слышал доносившиеся из темноты приглушенные голоса да порой постукивание и звяканье оружия и снаряжения почти пятисот бойцов, готовых отправиться на битву. На площадке перед воротами выстроился приданный когорте конный отряд под началом декуриона: легковооруженные всадники предназначались не столько для сражения, сколько для разведки и курьерской службы. Спешенные кавалеристы держали в поводу своих коней, которые порой всхрапывали, подергивали ушами и переступали копытами. Со стороны лагеря доносились приглушенные звуки пробуждения: легионеры чертыхались, прокашливались, постанывали, разминая затекшие во сне тела.

– Ну, ребята, осталось недолго, – возгласил центурион Максимий, подставив спину теплу одной из жаровен, отчего его гигантская тень протянулась к ближайшей линии палаток.

– Смотри, какой он бодрый, – тихонько заметил Макрон.

Катон зевнул.

– Мне бы так.

– Не выспался?

– Пришлось повозиться со счетами, вот и не выспался.

– Со счетами? Накануне битвы? – вмешался, уловив его фразу, удивленный центурион Феликс. – Ты что, с ума сошел?

Катон пожал плечами, и Феликс повернулся к Макрону:

– Ты вроде служил с ним некоторое время, так ведь?

– Точно. Он у меня оптионом был.

– И что, он всегда был таким?

– Ну а как же. Катон – он у нас аккуратист, никогда не пойдет в бой, не приведя в полный порядок всю писанину. И то подумать – до битвы ли, когда у тебя башка цифирью забита. Нет ничего хуже, чем погибнуть, не завершив отчетность: он подцепил эту веру у дворцовых чиновников. Душа будет маяться неприкаянной, пока все не будет описано, обсчитано, подытожено и скреплено печатью. Лишь после этого она обретает покой.

– Неужели? – глаза центуриона Антония расширились.

– Конечно. А почему ты спрашиваешь?

Макрон обернулся к нему с ужасом на лице.

– Неужели бросил свою писанину незавершенной? Беда!

Катон вздохнул:

– Да не слушай ты его, Антоний. Это он дразнится – чем славен центурион Макрон, так это своими подначками.

Антоний воззрился на Макрона сузившимися от ярости глазами.

– Идиот долбаный…

– Правда? А не ты ли в эту ахинею поверил, а? Так кто из нас, спрашивается, идиот?

– А что, ты бывал во дворце? – спросил Феликс, повернувшись к Катону. – В императорском дворце?

Катон кивнул.

– Слушай, что это ты никогда не рассказывал?

– Да рассказывать-то особо нечего. Я там родился и вырос, во дворце этом. Мой отец, вольноотпущенник, служил при дворе. Это он организовывал большую часть знаменитых увеселений Тиберия и Калигулы. Матери я никогда не видел: она умерла вскоре после родов. А после смерти отца меня направили на службу в легионы. С тех пор я здесь.

– Должно быть, несладко тебе пришлось после дворца-то?

– Не без того, – признал Катон. – С непривычки было тяжеловато. Но я вот что скажу: жизнь во дворце ничуть не безопаснее, чем здесь, в легионах.

– Забавно, – промолвил Феликс и кивнул в сторону Максимия. – Он говорит то же самое.

– Правда? – пробормотал Катон. – Как раз преторианцы-то всегда были в выигрышном положении: не припоминаю, чтобы на них обрушивались гонения, если не считать Сеяна с его приспешниками.

– А ты что, был там тогда?

Глаза Феликса вспыхнули.

– Это и правда было так страшно, как рассказывают?

– Хуже – о таком не знаешь, как и рассказать.

При воспоминании о событиях, связанных с падением Сеяна, лицо Катона помрачнело.

– Людей убивали сотнями… сотнями, даже малых детей… Некоторые играли со мной, когда посещали дворец. Преторианцы хватали их и закалывали. Для большинства из них такой вид сражения наиболее привычен.

Мрачный тон друга заставил Макрона нахмуриться.

– Давай судить по справедливости, – промолвил он, указывая кивком в сторону командира когорты. – Его ведь тогда там не было, верно?

– Не было. Во всяком случае, я не видел.

– А под Камулодунумом преторианцы сражались бок о бок с нами и неплохо себя показали. А бой был кровавый.

– Да. Ты прав. Это я погорячился, нельзя так обобщать.

– Слушай, – тихо произнес Туллий, – а ведь Максимий вполне мог знать твоего отца. Спроси его как-нибудь, улучив минутку. У вас может найтись что-то общее.

Катон пожал плечами. Он сильно сомневался в том, что у него может быть хоть что-то общее с Максимием. Пренебрежительное отношение командира когорты к молодому центуриону стало для него очевидным после нескольких дней службы. Но еще обиднее было то, что и остальные центурионы когорты, кроме, конечно, Макрона, могли разделять это отношение.

Из редеющей тьмы раздалась команда «смирно», и Катон узнал голос Фигула. Послышался похожий на отдаленный гром топот подбитых железными гвоздями сапог. Максимий отошел от жаровни и присоединился к своим командирам.

– Это, должно быть, легат. Становись!

Он выступил на два шага вперед и вытянулся в струнку. Остальные центурионы, стоявшие в шеренге позади него, подровнялись и выпрямились, расправив плечи, подняв подбородки, вытянув руки по швам. Все замерло: только лошади продолжали фыркать и переступать копытами. Топот сапог стал громче, и спустя несколько мгновений у ворот в багровом свете жаровен появился сопровождаемый группой приближенных сам легат Веспасиан. Остановившись, он ответил на приветствие центурионов.