Закон войны - Дмитрий Силлов

И я выдал эту искру. Сбросил с головы немецкую фуражку, вскочил на ноги, сорвал с себя фашистский китель, под которым была гимнастерка офицера НКВД, и заорал:

– Бойцы! В атаку!!! За Родину!!!

И ринулся вперед, продолжая орать на ходу:

– Бей врага, ребята! Вали уродов!!! – тут же подав личный пример.

Офигевший от моего превращения показавшийся у меня на пути немец с винтовкой попытался направить на меня оружие – но на секунду опоздал. Я ладонью отбил ствол в сторону, от души с ноги заехал фашисту сапогом по колену, а когда фриц согнулся, рубанул локтем по позвоночнику сверху вниз, вложив в удар весь вес своего тела. С приседом, словно дрова рубил.

Можно было, конечно, выстрелить, патронов в пистолете хватало. Но мне надо было безоружным пример подать как действовать.

И – сработало! Зажгла моя искра двигатель! Я прям увидел, как отрешенная беспомощность в глазах пленных моментально сменилась лютой яростью…

Они все почти одновременно бросились. С голыми руками. Босые, избитые, в рваных солдатских рубахах – на вооруженных фашистов. Да, те стреляли, кололи штыками – но наших было больше.

Не обращая внимания на раны, на кровь, из них хлещущую, пленные убивали своих мучителей. Страшно убивали. Молотя кулаками, выдавливая пальцами глаза, впиваясь зубами в горла, мерзко воняющие одеколоном, которого немцы на себя не жалели…

Если меня спросят, что мне больше всего запомнилось в этой бойне, я скажу – звериный рык парнишки, пальцами разрывающего рот фашиста…

И запах.

Жуткая смесь вони ядреного пота, сладковатого запаха крови и грубоватого аромата этого треклятого немецкого одеколона…

Я тоже дрался. Экономя патроны, ткнул стволом в морду какого-то фрица, чуть большой палец себе не вывернул. Но почувствовал рукой, как ствол проламывает кость за выбитым глазом, так что выстрел сэкономил. Другому рукоятью пистолета в подбородок наотмашь заехал. Тоже нормально вышло, нокаут.

А вот третий меня чуть штыком не пропорол, сволочь… Но – повезло. Мне. А не невысокому парнишке из моего отряда, который под штык поднырнул и на всю длину принял его грудью. И осел мешком на землю, схватившись за ствол и не давая фрицу выдернуть винтовку. Тот по инерции вперед шагнул – и тут я его по горлу ножом и полоснул, который до этого под немецким кителем прятал и про который только сейчас вспомнил. А парнишка тот глянул на меня снизу, прохрипел:

– Живи, командир… За Родину отомсти…

И умер, уставившись стекленеющими глазами в небо, черное от чужих самолетов…

К счастью, у фашистов не было автоматов, только винтовки, а единственный пулемет молчал. Те, кто был рядом с ним, уже умерли, а конвоирам было не до него. Надо признать, дрались они яростно – но куда им было до ярости пленных, которых они обрекли на смерть.

Через несколько минут все было кончено. Немцев просто разорвали голыми руками…

Но дорогой ценой.

Из моего отряда в живых осталось шестеро. Из бывших пленных – треть. Все в крови, своей и чужой. Несколько человек ранены, двое тяжело. И все на меня смотрят…

А я далеко не всесилен, хоть и из будущего. Если в немецкой форме еще имелся шанс и фрицев подчистить неслабо, и разведать, что там «Аненербе» задумало, то теперь был лишь вопрос очень недолгого времени, когда немцы зачистят нас.

Я не винил тех, кто открыл стрельбу и погиб смертью храбрых. Скорее всего, на их месте я поступил бы так же. Но я был на своем, с неподъемным багажом боевого опыта за плечами, привыкший просчитывать целесообразность каждого шага, который на войне в любую секунду может оказаться последним. Поэтому оставалось лишь признать, что моя задумка провалилась… Провалилась по тому сценарию, который я расписал для нее.

Значит, нужно было задействовать новый.

Но сначала я должен был что-то сказать тем бойцам, что смотрели на меня с надеждой…

Увы, не было у меня для них решения. Хотя… Почему нет?

Вариант с переодеванием больше не прокатил бы – униформа практически всех мертвых немцев была залита кровищей. Оно и понятно, когда живое человеческое тело рвут на части, по-другому и быть не может.

Но там, неподалеку от пулемета, стоял грузовик, на котором, по ходу, приехала расстрельная команда. Маловат транспорт для тридцати с лишним человек, но жить захочешь – потеснишься. А еще невероятным образом уцелела штабная машина. Лишь по крылу осколок царапнул, а в остальном без повреждений.

В общем, план у меня созрел мгновенно. Да не план, а, скорее, единственно возможный выход.

– Так, бойцы, – сказал я. – Хватайте оружие какое найдете – и быстро в кузов. Есть кто-то еще, кто грузовик водить умеет?

– Ну я могу, – отозвался один из пленных.

– Значит, найди себе немецкий китель, который поменьше залит кровищей, надевай – и за руль. Те, кто был со мной, – трое в штабную машину, один в грузовик, рядом с водилой. И двигайте на восток, к Киеву. Как до линии фронта доедете, ищите место где поспокойнее – и ночью пробирайтесь к своим, только немецкую форму снять не забудьте. На этом все. Выполнять.

– А ты, командир? – поинтересовался Сапрыкин. Легко раненный в руку, но живой. Надо же, «командир»… А я думал, он меня за тот удар в челюсть до конца жизни ненавидеть будет.

– А у меня тут дело есть, – сказал я, кинув взгляд в сторону городка. И предвидя, что пограничники сейчас начнут протестовать, рыкнул:

– Это не обсуждается! Выполняйте приказ!

* * *

Нехотя, но приказ они все же выполнили.

Я это видел, когда пару раз обернулся на пути к городку. Бойцы довольно оперативно залезли в грузовик, помогая раненым, – и выдвинулись туда, куда я сказал. Вот и ладушки, вот и хорошо. Шансов, что они доберутся до своих, очень немного, но возможность выжить – это всяко лучше, чем гарантированно лечь от немецкой пули в могилу, которую тебя заставили выкопать. Во втором случае по-любому без вариантов, а в первом, глядишь, кому-то и повезет.

На месте короткой, но кровавой битвы я нашел офицерский китель и фуражку, которые сбросил ради поднятия боевого духа бойцов. Без них мой план можно было сразу в расход пускать, причем вместе со мной. А с ними, может, что-то и получится…

Я всегда был полностью согласен с древнекитайской истиной насчет того, что война – это путь обмана. Кидаться при каждом удобном случае грудью на вражьи штыки – это не героизм, а несусветная глупость. Мудрость бойца состоит в том, чтобы убить врага и при этом самому остаться в живых, дабы иметь возможность уничтожить и второго, и третьего. При этом надо помнить, что к врагу неприменимы такие понятия из мирной жизни, как благородство, честь, совесть – и так далее. Ибо единственное, что можно чувствовать к врагу, – это желание его убить.

Любой ценой.

И любыми средствами…