Завтра ты умрешь - Анна Малышева

– Тебе точно не нужны! – язвительно заметила горничная, раскуривая сигарету. – В таком виде лучше им на глаза не попадаться!

– А что они мне сделают? – В голосе Натальи зазвенел лихой пьяный вызов. – Уволят?

Она засмеялась и, выставив руки под дождь, набрала в ладони воды. Плеснув ею в разгоряченное лицо, женщина заговорила уже спокойнее:

– Они отлично знают, что тогда устроит Ксения, так что мне на их ругань – тьфу!

– А на себя тебе тоже – тьфу? – укоризненно ответила Ольга. – Послушай, это же происходит на моих глазах, вот уже пятый год! Ты спиваешься!

– Глупости! – Наталья тряхнула мокрыми волосами. – Пара коктейлей от скуки, это не называется…

– Не пара!

– А ты считаешь?

– Да! От скуки! – парировала Ольга. – И честно тебе скажу, я давно уже гадаю, кто из вас двоих первой финиширует – ты или Ксения!

– Что ты имеешь в виду? – Голос Натальи заметно сел – то ли от волнения, то ли от сырости.

– Иногда мне кажется, что сумасшедшая – ты и кончится тем, что тебя упекут в дурку!

– Бред! – Наталья окончательно протрезвела. Протянув руку, нащупала на стене выключатель, и под сводами веранды зажегся розовый фонарь, свисающий на длинной бронзовой цепи. – Иди к себе, не зли меня!

– А ты не приказывай! – резко ответила горничная. – Тебе, конечно, разрешено все, но ты здесь пока не хозяйка! Ты знаешь кто?

Наталья побагровела и сдавленно выговорила:

– Раньше думала, что знала! И кто же я?

– Шутиха, приживалка! Живая игрушка, вот кто! – Ольга повысила голос, бесстрашно встречая ее яростный взгляд. – И пьешь ты потому, что знаешь это! И хотя твердишь на всех углах, что любишь Ксению, сама ненавидишь ее!

– Врешь! – вскрикнула Наталья. Голос внезапно сорвался, и она хрипло закончила: – Ты завидуешь, и все!

– Чему? – с деланной жалостью ответила горничная. Ольга держалась спокойно, явно наслаждаясь бессильной злобой противницы. – Посмотри, что с тобой стало за пять лет! Я помню, какая ты пришла, а вот какой ты уйдешь, если вообще уйдешь? Ты же стала ее тенью! Ты без нее никто!

– Неправда! – прохрипела Наталья. – Уйду, когда захочу, хоть сейчас!

– И поедешь в свою однокомнатную квартиру в Королеве? И будешь проедать сбережения? То есть пропивать, – беспощадно уточнила Ольга. – Да ты там и дня не выдержишь, запросишься назад!

Повисла пауза, во время которой слышался только ровный шум дождя да тяжелое дыхание Натальи.

– Думай лучше о себе, – наконец посоветовала она. – Мы тут все в одной лодке.

– Не совсем! – не сдалась Ольга. – Я-то работаю, так же, как работала бы в другом месте. Мне все равно, за кем убирать – за банкиршей, за актрисой, за сумасшедшей… Грязь везде одна и та же. Я продаю тут свое время и свои руки, а ты?

– Да что на тебя нашло? Пять лет молчала и вдруг заговорила!

– Слишком долго молчала! Не знаю, как ты, а я точно уволюсь! Ненавижу этот дом! Мне все кажется, что кто-то бегает по темным комнатам и прячется, как только включишь свет… И знаю ведь, что это кошки, а мне все чудится, будто кто-то другой!

– Ну и кто из нас сходит с ума? – поинтересовалась Наталья. Она хотела прибавить что-то еще, но в этот миг обе женщины разом повернулись в сторону парка. Оттуда послышался шум приближающейся машины. В свете фонаря мелькнул небольшой автомобиль, показавшийся черным, и скрылся за углом дома. Шум мотора стих, громко хлопнула дверца, и женщины переглянулись.

– Генрих!

– Наконец-то! – Ольга набожно перекрестилась. – Беги к нему, скажи, чтоб сразу шел наверх!

– А куда он пошел, по-твоему? С бокового входа – прямо в мансарду. Наверное, Михаил Юрьевич его вызвонил.

Недавние враги, разом сплотившись, приняли заговорщицкий тон. Они перешли в гостиную, где Ольга сразу принялась разжигать камин. Наталья, устроившись в кресле и утопив ноги в медвежьей шкуре, позволила себе заметить, что она бы ни за какие деньги не стала изображать Золушку ради того, чтобы Генрих смог выкурить трубочку, сидя у огня. Ольга не обиделась.

– Мы все здесь кого-нибудь изображаем за деньги. Что – впервые об этом задумалась?

– Ты ведь пошутила, когда сказала, что уволишься? – Наталья встала и подошла к камину. Огонь уже разгорелся, и Ольга, сидя на корточках, осторожно шевелила дрова кочергой. – Ты ведь не уйдешь?

Ольга подтолкнула в глубь камина крупное полено, по коре которого уже начинали бегать искры. Покачала головой:

– Уйду. Я служила тут слишком долго, мне все опротивело. Могу сорваться, нахамить, тогда прощайте, рекомендации… Честно говоря, я уже устроилась на другое место. В другом конце области, далеко отсюда. Я и искала подальше! – горячо сказала она. – Страшно здесь!

– Боже мой! – Наталья уселась на шкуру, обхватила колени и уставилась в огонь. – Страшно, конечно, особенно по ночам… Теперь еще ты уедешь! Оля, что мне-то делать? Ты опытная горничная, везде устроишься, а кто я? Ты ведь права, я тут себя потеряла. Окончила факультет журналистики, а какой из меня журналист? Я и за дело взяться не смогу. Обленилась, разбаловалась… С какой радости, спрашивается?

– Чужие деньги, – кратко ответила та, ставя кочергу в кованый ящик и тоже присаживаясь к огню. – Хуже нет, когда начинает казаться, будто они твои.

– И что же мне теперь – состариться тут? – Наталья вздрогнула всем телом. – Уйти с тобой?

– Я думаю… – начала Ольга, но осеклась. Тишину дома прорезал женский крик. Обе вскочили и дикими глазами уставились друг на друга. Крик повторился – теперь он был похож скорее на призыв. Наталья схватила горничную за руку:

– Ты слышишь?! Это Ксения!

– У нее припадок? – побелевшими губами выговорила Ольга. – Что же это такое? Она никогда так не кричала!

– Бежим наверх!

– Ты же знаешь, Генрих не разрешает туда ходить, когда он у нее, – оробев, возразила горничная. – Один раз я сунулась, он на меня так цыкнул!

Наталья отчаянно махнула рукой и бросилась к винтовой лестнице. Ее шаги загремели по чугунным ступенькам, Ольга, поколебавшись, последовала за ней, тем более что сверху уже доносился мужской голос, зовущий «кого-нибудь».

Наверх они прибежали одновременно – горничная выглядывала из-за плеча компаньонки.

– Генрих Петрович, что случилось?!

Тот ответил не сразу, сделав жест, призывающий к молчанию. Женщины прислушались и вскоре различили громкие всхлипывания за одной из закрытых дверей.

– Я вас попрошу пока не ложиться. – Он сделал глубокую затяжку и, вынув трубку изо рта, выпустил струю душистого дыма. – Оля, побудьте тут, рядом с ней. Я спущусь, позвоню Михаилу Юрьевичу. Наташа, идемте со мной.

Никто не спорил – горничная, заметно изменившись в лице, осталась караулить в холле, а Наталья спустилась вслед за психиатром на второй этаж. Там он остановился и, резко развернувшись, посмотрел ей прямо в глаза. Наталья этого не выносила. Она описала Нике домашнего врача своей хозяйки как интересного, похожего на подтянутого англичанина мужчину, но ни слова не сказала про его глаза и про действие, которое они на нее производили. Это были совершенно индусские глаза – огромные, миндалевидные, черные с ярко-голубыми белками. Они казались эмалевыми, а не живыми и на удивление не подходили ко всему облику корректного психиатра. Они были красивы, но смотреть в них было тяжело – Наталья обычно отводила взгляд. Так она поступила и сейчас, но Генрих Петрович внезапно схватил ее за плечи и весьма чувствительно сжал их сильными твердыми пальцами: